А ведь хорошо, что Алексей Герман так сказал! Что, если после этого предостережения, и в самом деле, что-то сдвинется, а там, глядишь, и покончат с воровством? Хотя, с другой стороны, подобные предсказания вряд ли смогут кого-то в чем-то убедить. Даже после просмотра кинофильма.

И вот уже совсем конкретное заявление кинорежиссера, чуть ли не с указанием календарных дат:

«Трудно быть богом» – это отчет о том, как я вместе со всеми проживал эти десять лет, как мы сами позвали серых и как они превратились в черных».

Считаю необходимым уточнить, что народ, если правду говорить, никого не звал. Проголосовав в начале 90-х годов за Ельцина, доверившись ему, мы вовсе не хотели, чтобы реальную власть в стране захватили лживые и алчные. Это не результат провозглашения свободы, это ее неизбежные издержки, о чем нас тогда никто не предупредил. Серость же удобно устроилась во власти, потому что именно им демократы уступили место. Кто-то красиво ушел, обозвав «серых» агрессивно-послушным большинством и хлопнув дверью. Кто-то оказался не готов к борьбе, поскольку не обладал опытом управления даже свечным заводиком, не то что огромным государством, и уж тем более не имел навыка дворцовых интриг. Вот Анатолий Чубайс несколько лет назад признал, что молодые демократы, обсуждая в кабинетах проблемы государства, как оказалось, не знали своего народа – ни его желаний, ни возможностей. А ведь насильно осчастливить свой народ никому еще не удавалось, как ни стремились к этому большевики. В более поздние годы и Юрий Афанасьев разоткровенничался: по его словам, демократы начала 90-х были фактически ширмой, за которой грабили страну. Были это бандиты, пресловутые «серые» или просто ловкачи – не вижу большой разницы.

Надо признать, что в определенном смысле в начале 90-х все было очень просто, даже проще некуда. Тогда на всю Россию провозгласили лозунг: ВСЕ РАЗДАТЬ! Имелась в виду ликвидация госсобственности и передача экономики в руки частных лиц – всего, от театров и газет до крупных предприятий. Только досталось это все очень немногим – тем, кто имел полезные связи, кое-какой начальный капитал и кто не очень-то стеснял себя всякими там заповедями вроде «не убий, не укради». Теперь же миллионщики, неведомо как нажившие свой капитал, сидят в креслах госчиновников и радеют за интересы Родины. И вот поди пойми – он в самом деле желает блага государству или нагло врет? Судя по тому, что деньги из бюджета довольно часто как бы пропадают в неизвестности, при этом не минуя карманов некоторых важных лиц, второе предположение очень близко к истине.

Однако на время забудем о политике и обратимся к фильму. Первый его вариант, толком не озвученный, видели совсем немногие. Тем более ценно мнение тех, кто посмотрел. Впрочем, слова Петра Вайля не только о последнем фильме:

«Первый ли, четвертый раз смотришь, про Лапшина ли, Хрусталева или Румату, – неизбежно попадаешь в состояние некой завороженности, наваждения. Быть может, наваждение – самое подходящее слово для описания феномена Германа. Сновидческая природа кино вряд ли когда-нибудь проступала с такой отчаянной и наглядной выразительностью. В это погружаешься без остатка, что потом, по отрезвлении, кажется невероятным, когда на экране – обычные бытовые и исторические события: большая квартира, военная клиника, милиционеры, хоровое пение, провинциальный театр, черные машины на московских улицах, уголовники, полустанок. Никаких фантасмагорий».

Кстати, и я хочу сказать о сновидениях. Бывает так, что реальность ужасает, но есть надежда, что вот уснешь и успокоишься, а утром отнесешься ко всему не так пессимистично, как накануне вечером. Однако в последних фильмах Германа показано то, что преследует именно во сне, поскольку, если бы это случилось наяву, нас просто не было бы, такое возникает ощущение. Разумеется, художник имеет право на преувеличение. Герман показывает страшный сон, не слишком далекий от реальности, но это все же сон, хотя бы потому, что мы это видим на экране.

Ну вот и Дмитрий Быков после просмотра фильма тоже пишет что-то о сновидческом:

«Это кошмары не натуралистические, а скорее сновидческие, клаустрофобные, из самых страшных догадок человека, привыкшего прикидывать эту средневековую судьбу на себя».

«Не натуралистические» кошмары – что журналист имел в виду? Если речь о Змее Горыныче или о каком-то мерзком существе, засланном к нам с другой планеты, то Алексей Герман тут явно ни при чем. Кошмар у него – это скрупулезное воспроизведение самых отвратительных картин действительности – само собой, если они соответствуют сюжету и той сверхзадаче, которую режиссер поставил перед собой, снимая фильм.

Нужны ли человеку такие «страшные догадки» – это уже другой вопрос. Такая догадка может иной раз стать и предостережением. Последний фильм Германа я полностью не посмотрел, достаточно было и отрывков, на остальное просто не хватило сил. А вдруг решусь посмотреть фильм целиком и догадаюсь. Но о чем?

Про сны говорил и сам Алексей Юрьевич:

«Мне кажется, что кино – это искусство снов, оно вышло из снов… Кино – искусство снов, потому что только во сне мы видим что-то эротическое, погони, родителей и т. д. Мы просыпаемся, задыхаясь от слез, и не знаем, что делать».

Вообще-то сон – это совсем не то, что показывает нам на экране Герман. Он описал в приведенной фразе именно кошмар, ну а сон предназначен, на мой взгляд, для другого. Во сне мы неосознанно пытаемся избавиться от неприятных воспоминаний о прошедшем дне, распихивая их в дальние уголки своей памяти. Все это для того, чтобы утром проснуться, по возможности, свежим, отдохнувшим и способным пережить новые неприятности и неудачи. Кино, конечно, можно приравнять, в некотором смысле, и ко сну, но только если фильм воспринимается как материализованная мечта, как грезы, которые воплотились на экране в нечто восхитительное.

Понятно, что и «Хрусталев», и «Трудно быть богом» – это вовсе не мечта. Разве что кто-то мечтает о таком, показанном ему на экране ужасающем кошмаре, потому что привык жить только в нем, а другая жизнь его попросту пугает.

Тут кстати вспомнился отрывок из воспоминаний Михаила Германа, в котором он рассказывает о депрессии, изводившей его длительное время. После безуспешного блуждания по докторам, глотания лекарств в пугающих мое воображение количествах Михаил Юрьевич оказался на приеме у известного питерского психиатра Ефима Соломоновича Авербуха. И вот что тот ему сказал:

«Могу дать вам пилюльки, если хотите. А судьбу и характер я не лечу!»

Возможно, это было написано на роду, запрограммировано где-нибудь в подкорке Алексея Германа – потребность снимать именно такие фильмы. Что же касается характера Алексея Юрьевича – тут не берусь судить. А близкая родня кинорежиссера или его немногие друзья по этому поводу так ничего и не сказали.

Но возвратимся к последнему творению Алексея Германа. Картина «Трудно быть богом» снималась и озвучивалась почти тринадцать лет! Причины затягивания этого процесса были разные – тут и отсутствие финансирования, и желание режиссера переснять какие-то сцены заново, и его болезнь. Но вот что рассказывала Светлана Игоревна Кармалита:

«Леша собирался снять картину за два года. Мы не потратили ни копейки государственных денег, хотя нас в этом часто обвиняли. И наступил момент, когда он застрял. Вот он приходит – репетирует, репетирует, репетирует – и не снимает. Главное, я знала, я чувствовала, почему. Потому что не сложилось: кино сложилось, а то, что он хочет, – нет… Не сложилось внутри его души… Между тем, что произошло во время репетиций на съемочной площадке, и командой «Мотор!» существует пропасть внутри него».