Я снова посмотрела на наших соседей, которые теперь показались мне безликими.

Вдруг я вспомнила кое-что, и это «кое-что» меня ужасно встревожило.

— Лондэн, ты, случаем, не забирался в мои подростковые воспоминания?

— Конечно нет. Это все равно что читать чужие письма.

Услышанное меня обрадовало. Меньше всего мне хотелось посвящать Лондэна в историю своего идиотского увлечения парнем по имени Даррен и потери невинности с этим неумелым идиотом на заднем сиденье угнанного «морриса-восемь». Впервые я пожалела, что у меня хорошая память и что дядя Майкрофт не усовершенствовал свое устройство для ее очистки.

Лондэн налил мне чаю и спросил:

— А как дела в реальном мире?

— Мне надо как-то пробраться в книги, — поведала я ему. — Завтра утром придется поехать на гравиметро в Осаку и попробовать найти миссис Накадзима. Далековато, но кто знает, может, выгорит?

— Осторожно, не…

Лондэн осекся, словно кто-то за моей спиной привлек его внимание. Обернувшись, я увидела того, кого меньше всего хотела бы здесь встретить. Я вскочила, отшвырнула в сторону стул, выхватила пистолет и направила его на высокого мужчину, который только-только вошел в чайную.

— Не поможет! — осклабился Ахерон Аид. — Единственный способ убить меня здесь — забыть обо мне, но ты скорее о своем милом муженьке забудешь.

Я посмотрела на Лондэна, и он возвел очи горе.

— Извини, Чет. Я собирался рассказать тебе о нем. В твоих воспоминаниях он живехонек — но безобиден, уверяю тебя.

Аид велел паре рядом с нами убираться, если им жизнь дорога, и сел на их место, принявшись за их недоеденное печенье с тмином. Он выглядел в точности таким, каким я видела его в последний раз на крыше Торнфильда, — одежда на нем до сих пор немного дымилась. Я даже ощущала сухой жар углей, оставшихся от старого дома Рочестера, почти слышала треск огня и страшный предсмертный вопль Берты, когда Аид сбросил ее вниз. Злодей надменно усмехнулся. В моих воспоминаниях он был в относительной безопасности и знал это: прогнать его я могла, только проснувшись.

Я сунула пистолет в кобуру.

— Привет, Аид, — сказала я ему, садясь на место. — Чаю?

— Мне? Как любезно.

Я налила ему чаю. Он положил в чашку четыре ложечки сахара, перемешал, посмотрел на Лондэна оценивающим взглядом, а потом спросил:

— Так значит, вы и есть Парк-Лейн, да?

— То, что от него осталось.

— И вы с Нонетот любите друг друга?

— Да.

Я взяла Лондэна за руку, словно подтверждая его слова.

— Когда-то и я был влюблен, знаете ли, — проговорил с отрешенной печальной улыбкой Аид. — Даже до безумия — по-своему, конечно. Мы вместе планировали гениальные преступления, а на первую годовщину нашего союза подожгли большой жилой дом. А потом сидели на высоком холме поблизости и смотрели на огонь, озаряющий небеса под вопли перепуганных жителей — они звучали для нас словно симфония.

Он грустно вздохнул.

— Но у нас ничего не вышло. Путь настоящей любви редко бывает гладок. Мне пришлось ее убить.

— Вам пришлось ее убить?

— Да, — вздохнул он, — но я не причинил ей боли и сказал, что мне очень жаль.

— Какая душещипательная история, — пробормотал Лондэн.

— Мы в чем-то похожи, мистер Парк-Лейн.

— Искренне надеюсь, что нет.

— Мы живы только в воспоминаниях Четверг. Она не избавится от меня до самой смерти, как и от вас, — в этом есть некая ирония, не правда ли? Мужчина, которого она любит, и мужчина, которого она ненавидит!..

— Он вернется, — решительно ответила я. — Вернется, как только я вызволю Джека Дэррмо из «Ворона».

Ахерон рассмеялся.

— Я не стал бы так доверять обещаниям «Голиафа». Лондэн мертв, как и я, а то и прочнее — я, по крайней мере, не погиб в раннем детстве.

— Но я прикончила тебя, Аид, — сказала я, передавая ему джем и ножик, чтобы он сделал себе тартинку, — и с «Голиафом» тоже разделаюсь.

— Посмотрим, — задумчиво ответил Ахерон, — посмотрим.

Я подумала о воздушном трамвае и упавшей с неба «испано-суизе».

— А ты не пытался вчера меня убить, Аид?

— Если бы! — ответил он, со смехом размахивая ложечкой для варенья. — С другой стороны, почему бы и нет. Правда, здесь я только в облике твоего воспоминания обо мне. Очень надеюсь, что я все-таки не погиб, и существую где-нибудь в реальном мире, и замышляю, замышляю, замышляю зло!

Лондэн встал.

— Пошли, Чет. Пусть этот паяц облопается нашими булочками. Помнишь, как мы впервые поцеловались?

Чайная внезапно исчезла, ее сменила теплая крымская ночь. Мы снова находились в лагере Аардварк и смотрели на обстрел Севастополя на горизонте. Самый замечательный фейерверк на свете — если забыть, что там происходит на самом деле. Приглушенный расстоянием грохот орудий почти убаюкивал. Мы оба были в полевой форме и стояли рядом, но не прикасались друг к другу — один бог знает, как нам этого хотелось.

— Где мы? — спросил Лондэн.

— Там, где впервые поцеловались, — ответила я.

— Нет! — воскликнул он. — Я помню, как мы с тобой смотрели на бомбардировку, но в тот вечер мы только разговаривали. На самом деле я впервые поцеловал тебя, когда ты везла меня на передовые позиции и мы застряли на минном поле.

Я громко рассмеялась.

— Когда доходит до романтических воспоминаний, выясняется, что у мужчин память дырявая! Мы стояли рядом и отчаянно хотели прикоснуться друг к другу. Ты положил руку мне на плечо, притворившись, будто хочешь что-то мне показать, а я обняла тебя… вот так. Мы ничего не говорили, но когда обнялись, нас словно током прошило!

Мы прикоснулись друг к другу. Все так и случилось. Дрожь пронзила меня, прошла по моему телу с головы до ног, стремительно вернулась в сердце и выступила на шее капельками пота.

— Что ж, — тихо произнес Лондэн через несколько минут. — Твоя версия мне больше нравится. Но если мы поцеловались здесь, тогда ночь на минном поле была…

— Да, — сказала я. — Да, правда.

И мы оказались там. Это было две недели спустя. Как на необитаемом острове, сидели мы возле маленького броневичка ночью, в мертвой тишине посреди минного поля, отмеченного, вероятно, самым большим количеством знаков «Стой! Опасная зона!» в округе.

— Подумают, что ты это нарочно, — сказала я ему, когда невидимые бомбардировщики прогудели у нас над головой, направляясь куда-то, чтобы разбить кого-то в лепешку.

— Насколько я помню, все ограничилось выговором, — заметил он. — И потом, разве мы случайно туда попали?