Жорик противился прогрессу всей душой. Таксопарк на «точке» разрастался. Появилось много молодых водителей.

– Э, они совсем водить не умеют! – жаловался бабушке Жорик. – Он так едет, что я женщину, свою Залину, за руль посажу, она лучше будет ехать.

– Жорик, я ведь тоже во время войны водила, – смеялась бабушка.

– Э, ты не сравнивай, да! – возмущался Жорик.

Он стоял на «точке», и у него совершенно не складывались отношения с «туристами» – так все называли новичков, вновь прибывших. Как не складывались отношения с новым поколением водителей.

– Кто эту молодежь за руль пустил, непонятно, надо сказать Асланчику, чтобы права проверил. Эта молодежь так водит, что себя не уважает. Машину не берегут, людей не берегут, лишь бы денег побольше содрать. Машины грязные, салон грязный, дверь нормально клиенту открыть не умеют. А разве так можно? Водить надо так, чтобы клиенту было приятно. Чтобы клиент после дороги захотел выпить, закусить, отдохнуть. А эти водят так, что клиент уже ничего не хочет. Лишь бы живым до места добраться.

Жорик приходил на «точку», открывал портативную шахматную доску, раскладывал на сиденье и принимался за партию. Иногда решал шахматные задачи по книжке. Минут через пять рядом тормозило еще одно такси. Еще одним старейшим служителем автопарка был Сурен. Конечно, Сурен Владимирович не хотел, чтобы к нему обращались по имени-отчеству, предпочитал сокращенное Сурик. Он был младше Жорика всего-то лет на пять, но тот всю жизнь считал его младшим по званию. Так с молодости повелось. Жорик с Суриком тоже знали друг друга всю жизнь и даже считались совсем близкими родственниками – двоюродная сестра жены Жорика вышла замуж за троюродного племянника Сурика.

У них сложились странные отношения. Жорик всегда был недоволен напарником. Сурик всегда опаздывал, хоть на пять минут, но приезжал позже Жорика.

– Ты опять опоздал, – бурчал Жорик, расставляя фигуры на шахматной доске.

– Куда опоздал? Зачем опоздал? Ты видишь здесь туристов? Покажи мне! Еще никого нет! – справедливо возмущался Сурик. Опоздать в автопарке было просто некуда. Молодежь – та и вовсе подъезжала к десяти-одиннадцати.

– Как так можно? Зачем вообще приезжать, если так поздно? – Жорик не понимал, как рабочий день может начинаться в десять утра, а не в семь. Он привык вставать в шесть и уже в семь стоять в автопарке. Ровно в двенадцать он уходил на обед. Много лет подряд. И никакая сила, никакие новые аэропорты и вокзалы не заставили бы его изменить график.

– Расставляй давай, – говорил он Сурику, и тот послушно расставлял фигуры.

Они начинали играть партию.

Людей на вокзале становилось все больше. Но многие подходили к такси, видели, что двое пожилых, уважаемых мужчин увлечены шахматной партией, и отходили к другим машинам, чтобы не мешать. «Молодежь» была тут как тут и быстро разбирала клиентов.

Но попадались и искушенные пассажиры. Они дожидались, когда Сурик (или Жорик) сделает ход, и вежливо спрашивали – «туда-то не отвезете за столько-то?»

Поскольку мысли таксистов были заняты предстоящим развитием партии, то тот, кто уже сделал ход, соглашался. Жорик ходил всегда быстрее, его машина вызывала большее уважение, поэтому клиенты предпочитали «Москвич».

А дальше начиналась просто песня. Жорик садился за руль, переспрашивал, куда надо и сколько готовы заплатить клиенты. Поскольку он уже дал согласие и клиент был в машине, то водителю деваться было некуда – оставалось только ехать. Прежде чем завести двигатель, он заламывал руки, кричал, рвал на себе волосы, молился и снова заламывал руки.

– Что, дорога сложная? – пугались клиенты.

– Нет! Опять я дурак! – кричал Жорик.

Тут же подскакивал Сурик и выяснял, куда Жорик едет. После чего тоже начинал заламывать руки, кричать и рвать на себе волосы.

Клиенты снова пугались.

– Что?

– Я такой дурак, что согласился везти за такую цену! Еще и Сурик обиделся! Нет, он тоже не согласился бы везти за такую цену. Но все равно обиделся.

После этого Жорик включал милицейскую рацию, которая трещала, хрипела, вопила, и начинал общаться с Асланчиком. При этом Жорик вел машину так, что клиенты, утонув на мягких сиденьях, вдыхая запах натуральной кожи, совершенно сходили с ума. Слева от них была гора, справа обрыв, но они сидели и смотрели на закат. Или на горного козла, который скакал по скалам.

– Асланчик! – кричал в рацию Жорик, проходя очередной поворот серпантина. – Ты знаешь, где я? Ты не знаешь, где я. И ты не знаешь, какой я дурак, что согласился ехать. За такую цену, что в убыток себе еду! Проехай мимо Залины, очень тебя прошу. Скажи ей, что ее муж дурак! Нет, я не знаю, когда вернусь. За такие деньги лучше вообще не возвращаться – Сурик меня на смех поднимет! Зачем я поехал? А где людям найти такого дурака, как я?

– Асланчик, дорогой! Проехай на вокзал. Скажи Сурику, что ты знаешь, где я! У источника! Лучше бы он поехал. Спроси у него, он уже походил? И пусть мне не говорит, как походил! Скажи ему, что я сто раз дурак, раз согласился ехать за такую цену. Почему согласился? Потому что думал про шахматы!

– Асланчик, дорогой! Проехай в школу! Скажи, что дедушка Русика такой дурак, что согласился ехать за такую цену. Пусть мальчик сам домой идет. Дедушка не сможет его забрать!

– Асланчик, дорогой! Передай Сурику, что если он отдал мне коня, то такой же дурак, как и я, что согласился ехать за эту цену!

Переговоры длились всю дорогу. Жорик не расставался с милицейской рацией. Через начальника ГАИ он успевал передать сообщения всем – от редакции газеты и ее главного редактора до сельсовета, где работал его очередной троюродный племянник со стороны жены (племянников у Жорика было немыслимое количество, от прямых до внучатых).

Клиенты нервничали. Их можно было понять – таксист оказывался не просто таксистом, а обладателем колоссальных связей среди самых высокопоставленных чиновников, а также в прессе. Не говоря уже о том, что у этого таксиста имелась собственная милицейская волна. Клиенты уже не знали, что и думать. То ли заплатить такому важному водителю в два, в три раза больше, то ли выйти на повороте и поймать попутку.

– Мы заплатим больше, сколько скажете, – говорили они.

– Нет! – гордо отвечал водитель. – Раз я согласился быть дураком, то это моя вина.

Где-то в середине маршрута Жорик сворачивал с основной дороги на проселочную.

– Куда мы едем? – вжимались в сиденье клиенты. Они уже были готовы ко всему. За маршрутом их передвижения следила милиция. Сурик через Асланчика передал, что едет следом, чтобы Жорик смог сделать свой ход. Не мог ждать, так переживал за своего коня.

– Зачем он едет? Чтобы быстрее проиграть? – смеялся Жорик в рацию. – Он проиграл, когда отдал мне пешку! Зачем ехать за собственным позором?

Эти двое могли биться сколько угодно, но предложение ничьи считалось «позором» и «проявлением слабости».