Чувство свободы усилилось. Его переполняло ощущение, будто нечто неслыханное вот-вот войдет в его жизнь – что-то такое, чего никак нельзя упустить, ибо оно мимолетно. Он ощущал страх, но подпитан тот был страстью темнейшего толка. Сам себе он теперь казался жертвой некоего масштабного заговора, прорастающего из самых далеких уголков Вселенной, – даже не одного, а целого множества бесчисленных заговоров, сходившихся единственно на нем. Скрытые предзнаменования были повсюду – так много, что голова шла кругом. Сначала смутные фантастические образы… новые, невиданные возможности… Но потом все это сменилось вмиг темнотой.

В каком месте он оказался впоследствии – сказать было нельзя. Похоже, он находился под землей – возможно, в подвальном помещении той самой диковинной лавки. С той поры он жил в темноте, нарушаемой лишь тогда, когда его хранитель спускался к нему и освещал всю длину его чудовищного разросшегося тела.

«Жертва ужасной магии», – шептал проводник. Но свет ни разу за все время не потревожил его дремоту, ибо у его нового физического воплощения не было органа, выполнявшего функцию глаз.

После осмотра с посетителей взимались крупная сумма и обещание хранить тайну об увиденном чудовище. Чуть погодя их выслеживали и убивали – с целью обеспечить раз и навсегда неприкосновенность обета. Но как же им повезло, этим прибывшим издалека странникам, встретить смерть со свежим ощущением экзотического чуда, ради которого они проделали такой долгий путь. А для него все расстояния и чудеса давно уже перестали существовать в том тесном и безвестном плену, где обрел он новый, ужасный дом.

Никто не ведает, как туда войти, никто не помнит, по какому маршруту прибывают к ним подобные сцены. Возможно, через туннель мягкой черноты, где нет ни стен, ни пола, ни чего-либо твердого в принципе – этакий расплывчатый обтекаемый конус, плывущий к темной конечной точке. А потом, нежданно-негаданно, вспыхивает всеобъемлющий свет – и вокруг, как по мановению руки, появляется реквизит. Суть ситуации вспоминается за одну секунду, а предшествующий ей проход через темноту – через унылый старый тоннель – забывается. А может, и нет ее – этой входной двери в сон, нет завязки перед кульминацией: галерея застывших образов внезапно оживает, и все они начинают озвучивать свои роли с полуслова, не помня о том, что говорили до этого.

Но здесь важен не зачин, а продолжение, не прибытие, а само бытие. Таков закон, на котором зиждется все остальное, – ограничивающий и формирующий закон структуры. И это здание, где разворачивается ситуация – странное, завершенное само по себе, – как известно, не является частью большого пейзажа. Как если бы вырисованные талантливой кистью горы остались без неба на заднем плане или озера на переднем – просто горы посреди девственной белизны холста. И что же это за здание – не то больница, не то музей, быть может, бизнес-центр? Или просто некое лишенное имени Учреждение? Что бы ни творилось за пределами здания, – внутри него – среди тех, у кого тут важные дела, – царит атмосфера опоздания, как будто время вышло и важная встреча уже упущена.

А в каком кабинете она вообще должна была произойти? В этой ли части здания, на этом ли этаже? Все коридоры здесь выглядят одинаково без надлежащего освещения и готовых подсказать дорогу служащих. Ни одна дверь не пронумерована. Раз цифры тут не помогают, делать решительно нечего – переходить из одной пустой комнаты в другую суть пустая трата времени. Жизненно важное событие уже миновало, и ничто в мире не может восполнить эту потерю.

И тогда своего рода кульминация ждет вас в тени под лестницей, где вы можете укрыться от гнетущих перспектив и последствий своей неудачи.

Вот только в этой с виду тихой и спасительной гавани вас поджидает монструозная ловчая сеть. Стоит ее потревожить – и тысячи огромных пауков с разных ее концов вдруг поползут к вам. Может, это и не пауки вовсе – сложно сказать, слишком уж необычны у этих тварей тела. Впрочем, какими бы ужасными они ни были, вы знаете, что они-то вам и нужны.

Ибо, только пройдя через их жвала, можно найти путь к спасению и избавиться от этой пытки. Все помнят этот финальный побег по кошмарам. Все знают, каково это – громко кричать.

Еще одна вечеринка, в этот раз в какой-то неведомой дали: на краю леса – старый дом, за которым высятся сосны, верхушками достающие до самой луны. Все гости выглядели неважно, хуже мне и видеть не приходилось, но почему-то элегантно. Девушки с лицами восковой белизны тут носят легкие платья с длинными рукавами; их изящные кисти затянуты в атласные перчатки, а на ножках красуются чулки. Их пышные прически, в сочетании с веерами и вуалями, не дают разглядеть лиц, а глаза и вовсе неразличимы в черных макияжных окантовках. Мужчины – все в темных очках, на головах у них широкополые шляпы. Вернее – в этот раз! – почти все в темных очках, и шляпы почти у всех; но лучше бы те, остальные, тоже чем-нибудь прикрыли желтушные свои лица – мне бы было тут комфортнее. У всех в руках бокалы с шампанским, галактики пузырьков вихрятся в бесцветной жидкости; впрочем, кажется, будто даже эта изящная стеклянная посуда отягощает их непослушные руки. Напиток расплескивался то тут, то там, хотя как и всегда, подобные оплошности здесь старались свести к минимуму. У меня на глазах произошла парочка таких вот казусов – дорогие вечерние наряды гостей все вымокли; но, я уверен, на деле лишь парочкой не обошлось. К счастью, шампанское, как я уже заметил, не имело яркой окраски – доктор об этом особо позаботился – и оставляло после себя лишь влажные пятна, высыхавшие без следа.

Я решил хоть раз нацепить эти смешные темные очки, но мое ухоженное лицо и пышная шевелюра все равно выделялись из толпы. Доктор, почти сразу приметив, где я, отвел меня в сторону.

– Тебе бы шляпу надеть, – буркнул он. – Сам ты ни шляпы, ни очков не носишь, – парировал я. – И я всегда хотел спросить, зачем тебе эта густая пиратская борода. У каждого мужчины в этой комнате – ну, кроме меня, – она вызывает настоящее отчаяние.

– Я – их врач. Пусть порой они презирают меня за это, – в глубине души они наверняка рады, что я не такой, как они. Как тебе вечеринка?

Я мог бы соврать, что меня все устраивает, но почему-то в этот раз не стал.

– Не жди от меня энтузиазма, – сказал я, но доктор сделал вид, что не слышит. Каким бы странным это ни казалось, думаю, он действительно гордился тем, как справляется с невеселыми обязанностями хозяина этой вечеринки. Мою же персональную выдержку объясняла лишь прискорбная потребность в докторских дотациях. А вот его, похоже, весь ужас положения ни капли не задевал.

– Как-то ты рано сегодня, с чего бы вдруг? – спросил он, поглядывая на часы.

– Хочешь, чтобы я ушел?

– Нет, вовсе нет. Просто, как видишь, они нервничают, когда ты здесь. Сегодня они, думаю, рассчитывали задержаться подольше. Мог бы проявить немного такта, что ли…

– Думаешь, если бы проявил, – спросил я напряженным шепотом, – это бы как-то им всем помогло? Ты что, правда в это веришь?