Он сделал эффектную театральную паузу, явно дожидаясь «реплики из зала». Ну, я и подыграл, спросил с неподдельным интересом:

– И что вы с ним сделали?

Чугунцов пожал плечами, поморщился:

– Самое смешное, что ничего мы с ним сделать не могли. Афера – чисто уголовное деяние. В Германии введено военное положение, все германские законы отменены. Советский уголовный кодекс здесь тем более не действует. Чтобы пришить ему политику, понадобилось бы очень уж извернуться, а я таких вещей не люблю. Отобрали весь «реквизит», застращали, что если еще раз попадется на чем-то подобном – расстреляем без затей. И отправили на сборно-пересыльный пункт для цивильных, а заодно доложили в армейское управление, те – во фронтовое. А там обещали доложить выше и в срочном порядке составить ориентировку – на возможное появление таких вот «старых коммунистов». Идеи носятся в воздухе, так что не удивлюсь, если скоро по нашим комендатурам поползут племянники Карла Либкнехта, кузины Розы Люксембург, а то и сыновья Тельмана или просто «бывшие узники фашистских концлагерей»… Вот такие у нас интересные дела творятся, куда там твоему начальнику борделя… Ну а у тебя что за хлопоты, связанные с комендантством? По пустякам не стал бы приезжать…

Ну вот, начиналась сложная шахматная партия – и первый ход предстояло делать мне. Первый ход делают белые, но необязательно выигрывают…

– Понимаешь, Серега, я один-одинешенек, – сказал я с должной долей уныния. – Выделили мне солдат для комендантских патрулей, но это ж в данном случае не подмога… Медицинские и продовольственные дела я взвалил на Торопова, интенданта толкового, но все равно, мне ж приходится сначала каждую просьбицу прочитать или выслушать. Короче, мне чертовски не помешал бы хороший помощник со знанием немецкого. Чтобы сидел в прихожей и фильтровал ходоков – с серьезными делами ко мне пропускал, а шушеру вроде хозяина бордельчика гнал в три шеи. Только взять мне помощника неоткуда, в батальоне некого для этой цели выделить. Все знатоки немецкого своей службой заняты – вроде Анжерова или радистов. Ординарец у меня парень толковый, да немецкого почти не знает…

– Понятно, – сказал Чугунцов. – Зашиваешься, значит…

– Зашиваюсь, – сказал я. – А на мне еще и разведка, и дела в батальоне…

– Сочувствую, – сказал Чугунцов. – Только ведь, Федя, мне тебе помочь нечем. Неоткуда мне взять такого кадра. И ты должен бы это прекрасно понимать. Значит, здесь что-то другое. Что?

– Вот тут-то все в тебя и упирается, – сказал я. – Нашел я себе помощника, вернее, помощницу. Понимаю, что нарушение приказа, но, с другой стороны, есть смягчающие обстоятельства, что ли. Каюсь: я там у моста подобрал девчонку из беженцев и увез с собой…

– Стоп-стоп-стоп! – энергично сказал Чугунцов. – Никак это и есть та блондиночка, кто кофе нам тогда подавала? И по-русски довольно чисто говорила?

– Она, – покаянно сказал я. – Так получилось. Виноват, что уж там, не знаю, что на меня впервые в жизни нашло… Как солнечный удар.

– Ну надо же, – ухмыльнулся Серега. – А ведь все в батальоне считают, что она – хозяйка того домика, или там хозяйская дочка, отчего-то с родителями не сбежавшая. А оно вон как обстоит… Разболталась дисциплинка под конец войны. Один с собой белорусочку возит – правда, догадался ее оформить вольнонаемной парикмахершей. Другой вообще француженку – а ведь иностранных граждан положено в специальный сборно-пересыльный пункт отправлять и потом на родину репатриировать… И я так понимаю, ты с ней расставаться не хочешь? Пытаешься ее как-то легализовать?

Я молчал – с тем же покаянным видом, стараясь только не переиграть. Серега всякие игры видел, чутье у него отменное, да и интуицией бог не обидел…

– Чисто по-мужски я тебя понимаю, я ж ее видел, – сказал Чугунцов. – Только ведь есть куча указаний, приказов и формальностей… – Он внимательно присмотрелся ко мне. – Федя, как мужик мужику – у тебя там что, чувства?

– Иногда и самому так кажется. Солнечный удар…

– Бывает, сам не единожды наблюдал, – серьезно сказал Чугунцов. – С самим, правда, такого не случалось – то ли к счастью, то ли к с сожалению… Припер ты мне головоломочку, Федя. Будь она нашей угнанной, труды понадобились бы минимальные. А вот легализовать при тебе немку – задача неподъемная…

– А она, представь себе, не немка, – сказал я. – Она русская.

– Ого! Излагай. Значит, все-таки из угнанных?

– Из эмигрантов, – сказал я. – Белова… хотя в немецких документах пишется на германский лад: «Белофф».

– Уж не родственника ли знаменитого фон Белова?

– Ни с какого боку, – сказал я. – Просто однофамилица, даже не «фон». Родители еще в восемнадцатом бежали в Эстонию от сложностей революции, там, в Таллине, она и родилась. Ну а потом, сам знаешь, немцы вывозили из Прибалтики всех своих и фольксдойче. У ее отца отец был немец, вот он и зацепился как-то за эту кампанию, уехал с семьей. Здесь пошел в офицеры, да так и сгинул где-то на Западном фронте. Мать, русская, погибла при бомбардировке Кольберга – ну, ты сам видел, что осталось от города. Вот и побрела по белу свету, без денег, почти без ничего, без единого родственника в Германии.

– А ты ее, значит, пожалел, приютил сиротинушку, – сказал Чугунцов скорее задумчиво, чем насмешливо. – Вот это уже меняет дело. Я тебе не выдаю никаких военных тайн – когда б я такое делал? – просто из очень достоверных источников пришла информация, что довольно скоро будут обнародованы два указа. Согласно одному, все бывшие подданные Российской империи имеют право просить о советском гражданстве. Ну, твоей девушки это не касается, она явно позже родилась. Сколько ей, лет двадцать?

– Девятнадцать с половиной.

– Ну вот… Зато второй приказ как на нее шит. Все родившиеся на территории Эстонии, а ныне Эстонской Советской Социалистической Республики, считаются советскими гражданами. То же и двух других прибалтийских республик касается. Указы еще не обнародованы, оформление соответствующих документов – дело долгое, но главное – есть хорошая зацепка… Документы у нее в порядке?

– В полном, – сказал я, приободрившись, подавая ему бумажник Линды (где уже лежала и учетная карточка от Карамышева).

Чугунцов принялся их просматривать с профессиональной хваткой, временами комментируя:

– Линда Белофф… место рождения – Таллин, тут все в ажуре… Союз немецких девушек – не компромат, туда всех загоняли… Ого! Училась в Шпайтене… это тоже не компромат в большинстве случаев.

– А что значит – в большинстве? – не удержался, полюбопытствовал я.

– Ну, мы же Шпайтен взяли целехоньким – я имею в виду институт. Ты подробности знаешь?

– Да нет. Я по другому направлению тогда наступал, по другой окраине.

– Институт этот нас очень интересовал. Ну, и пока на окраинах еще шли бои, нашли слабое место в обороне и кинули туда танковый батальон с десантниками на броне. Так что нам достался не только целехонький институт и все библиотеки-бумаги, но и некоторое количество педагогов. В том числе очень интересный типчик из СД, каковое институт курировало. Помаленьку вербовал перспективных студентов для своей конторы. Мы-то о нем и раньше знали, и не только о нем…