не видели, и все-таки он лечит нас; однако мы не решаемся открыть его и посмотреть, да и не можем — секрет известен лишь его владельцу, который одолжил его нам, а ключ оставил у себя. Захочет — откроет, покажет нам камень, а потом заберет по своему усмотрению, как обычно бывает.

3. Теперь предположим, что владелец вдруг захотел открыть медальон ради того, кому Он его одолжил; конечно, душе куда как утешительней вспомнить потом дивный блеск камня, и она его не забудет. Так и здесь: когда Господу нашему угодно еще одарить эту душу, Он показывает ей, по Своему усмотрению, как Он был Человеком во время земной Своей жизни или после Воскресения. Образ этот — столь быстрый, что сравнишь его только с молнией, но так запечатлевается, в такой славе, что, по-моему, его не забудешь до самого времени, когда мы сможем созерцать его вовеки.

4. Я говорю «образ», но не думайте, он — такой, как на картине, а живой, порою он говорит к душе, и даже являет ей большие тайны. Непременно поймите: вроде бы тут нужно какое-то время, но смотреть удается не больше, чем на солнце, поглядишь — и пропадет. Дело не в том, что от блеска, как от солнца, больно внутреннему нашему взору, это ведь он все видит (не скажу, можно ли это увидеть телесными очами, — ведь у той особы, о которой я могу говорить толком, такого не было, а без опыта верно не объяснишь), так вот, дело не в блеске, ибо он — неярок, словно солнце прикрыто чем-то прозрачным, как алмаз, если его огранить, или тончайшим полотном; и почти всякий раз, когда Господь дает эту милость, душа отрешается от чувств, не в силах вынести столь потрясающего зрелища.

5. Я говорю «потрясающего», ибо оно так прекрасно и дивно, как только можно вообразить, проживи ты хоть тысячу лет и все старайся об этом думать, — все равно превосходит и разум наш, и воображение; один вид такого величия наполняет душу великим ужасом. Ей уже не надо спрашивать, Кто это, она узнает Владыку неба и земли, тогда как земных королей не узнаешь, если нет свиты или нам не скажут.

6. О Господи, как мы, христиане, мало знаем Тебя! Что же будет в Судный день, если даже тогда, когда Ты приходишь как друг потолковать с невестой, вид Твой так ужасает ее? Что же будет, доченьки, когда Он скажет сурово:

«Идите от Меня, проклятые Отцом Моим»?[79]

7. Запомним, какую милость Бог оказал душе, это принесет нам немалую пользу — вот Иероним, при всей своей святости, не забывал о ней — и нам будут легки наши правила, которые, если бы длились и долго, лишь миг перед этой вечностью. Я вам правду говорю: как я ни грешна, я никогда не боялась адских мук; только вспомнишь, что погибшие души видят гневными кроткие и прекрасные очи нашего Господа, и просто вынести невозможно, так у меня всегда. Насколько же сильнее испугается тот, кому Господь явился Таким, он всех чувств лишится! Наверное, потому мы и отрешаемся чувств — это Господь помогает человеческой немощи перед Своим величием.

8. Если бы душа могла долго созерцать Господа, это, наверное, было бы не видение, а скорее какой-то образ, созданный в глубоком размышлении; но по сравнению с тем, о чем я говорила, он — как бы мертвый.

9. Некоторые (это я знаю точно, они со мной говорили, и не трое-четверо, а многие), некоторые поддаются мечтаниям, то ли мысли их такие, то ли еще что, но они просто упиваются воображением и мнят, что они видят все, о чем ни помыслят; вот если бы им довелось увидеть настоящее явление с неба, они бы поняли, что то был обман. Это ведь они сами и составляют образ из того, что представит воображение, а толку потом — никакого, они холодны даже больше, чем если б увидели благочестивую картину. Конечно, тут внимания обращать не надо, все и уйдет, словно приснилось.

10. А вот если явление и впрямь с неба, все не так. Здесь душа не думала ничего такого увидеть, и вдруг — это рядом, у нее все силы, все чувства перевернутся, она — в страхе и смятении, а потом приходит блаженный покой. Когда апостол Павел упал на землю, на небе поднялась буря; так и в душе сперва все мятется, а потом сразу успокаивается, и она познает такие великие истины, что ей уже не нужен другой учитель, ибо сама она ничего не делала, но истинная мудрость одолела ее неведение, и душа какое-то время знает, что милость эта — от Бога; сколько с ней ни спорь, она не испугается, что это — обольщение. Позже, когда духовник начинает предостерегать ее, Бог попускает ей усомниться, могла ли она, такая грешница, получить такую милость, но она никак не убеждена, что это — искушения, как те, которые бес наводит в делах веры; однако чем сильнее борьба, тем больше она уверена, что ему не дано даровать ей столько благ, и так оно и есть, ведь бесу не проникнуть в глубь души. Он может представлять что-то извне, но без такого величия, достоверности и пользы.

11. Духовники не могут этого увидеть, а душа, одаренная такой милостью от Бога, неспособна ее описать, так что она боится, и правильно делает. Тут нужна большая осторожность, надо посмотреть, будет ли плод добродетелей от этих видений, осталось ли смирение в душе, установилась ли она в добром расположении. Если все это — наваждение дьявола, вскоре появятся и улики, он попадется на множестве обманов. Опытный духовник, у которого были такие видения, подождет, пока толком не разберется, — самый способ, каким душа описывает видения, покажет ему, от Бога оно, от воображения или от беса, особенно если Господь дал ему дар различения духов. А если он к тому же еще и учен, он рассудит верно, даже если не хватит опыта.

12. Тут важно, сестрицы, чтобы вы говорили с духовником очень просто и откровенно — не про грехи, это вы и так говорите, а про молитву. Если этого нет, вы уж поверьте, не Бог вас наставляет: Он ведь очень любит, чтобы с Его представителем на земле говорили ясно и откровенно, как с Ним Самим, открывали все наши мысли, тем более — дела, даже самые малые. Тогда не смущайтесь и не бойтесь —