А в субботу, сходив напоследок в баню и оставив там узелок с грязным бельем, я поехал к тебе в Бирюлево без звонка, наудачу, – в последний раз, в последний раз, Анечка, – билет на самолет уже лежал в паспорте. Дорога была мокрой, водила строго соблюдал скоростной режим.

– Вчера ночью иду датый по Ярославке – хоба, тормозят, отдал пятихатку, а куда деваться? – словоохотливо принялся рассказывать он. – Еще один залет – и я на год-полтора не водила, правильно? А на кой пес мне такая громкая музыка?.. Нет, если спешишь, кидай лавэ – поедем быстро.

Я засмеялся и кинул предпоследние двести рублей, и мы газанули, помчались, полетели, на поворотах меня прижимало то к его кожаному плечу, то к дверце, и я подумал: вот если перевернемся! Вот грохоту будет и впечатлений! Вот станет больно! И, быть может, хоть тогда с помощью боли я смогу отлепить тебя от своего глупого сердца – ты ведь так и не сумела все погубить во мне, несмотря ни на что.

Белый банный халат, слегка перехваченный в талии, розовые носочки в белых спиралях и белые же тапки с синей опушкой – ты открыла мне дверь женщиной в белом, похожая в этих одеждах на Наташу Ростову. Или на Манон Леско. (Помню, бела была. Милая, как дела? – пришло в голову стихотворение Рашида.)

– Здравствуй, вобла, – сказал я, держа руки за спиной. – Узнаешь старого знакомого с богатым воображением?

– А почему «вобла»?

– С днем рождения, рыба, – сказал я и подарил тебе цветы. – Между прочим, ты похожа сейчас на Манон Леско. Манон Леско из Лебяжьего. Ты одна?

– Спасибо на добром слове, – ответила ты.

– Но куда подевались твои волосы? Зачем снова постриглась?

– Тебя не спросила. – Ты симпатично понюхала розы. – Выпил?

– Да, Аня, выпил и выпил немало! И еще столько же выпью. Но я пьян не от вина, Аня, а от печали. Тебе этого не понять.

– Куда уж мне! – Ты избегала моего взгляда, а я твоего. Смех, да и только! – Ну, заходи. И не паясничай, пожалуйста.

В прихожей я разулся, чинно поставил ботиночки на коврик (в гостях – не дома), посмотрелся в зеркало и показал отражению две фиги: перед экзаменами это помогало не хуже пятака. И вошел в комнату.

(Зачем я сюда вернулся, зачем?)

Итак, я вошел туда, где на огромной двуспальной кроватке (вот и кроватка появилась что надо) сидела ты, чинно соединив щиколотки и расправив на коленях подол халата. А напротив тебя, в новеньком кресле из того же гарнитура (ну и темпы!), отдыхал от жизни, между прочим, кто-то еще. Рослый, крепкий человек, постарше меня примерно на институт, с волевым подбородком, да и вообще очень мужественным лицом. Прямо-таки, Анечка, герой вестерна, кольта вот только не хватает на поясе и высоких сапог со шпорами: дзинь-дзинь. Костюм в полоску, рубашка цвета морской волны, ах-ах; одна нога на другой, а на мохнатом запястье не что иное, как «Лонжин», не исключено, что настоящий. Если объективно, то очень приятный парень, с хорошим сильным лицом и умными глазами, но о какой объективности можно тут говорить! В общем, я внимательно рассмотрел этого человека, ну и он, понятно, меня.

– Привет! – сказал я, нервно зевая. – Аф-аф! У вас нет похмелиться, ребята?

– Похмелиться?.. Вы алкоголик? – спросил он, глядя на меня с легким сочувствием. Мне понравился его тон: мягкий, неназойливый, точно у доктора. Только вот откуда мне знаком его голос? Или у меня уже навязчивая идея по поводу голосов?

– Алкоголик и наркоман, – сказал я. – Ну да Аня, наверное, рассказывала. Ты рассказывала обо мне, Анечка? – спросил я у тебя. – Понимаете, товарищ, когда я отбывал наказание в местах не столь отдаленных, старшие кенты пристрастили меня к водке, плану и героину. И я, естественно, покатился по наклонной плоскости. Пить, курить и колоться – в этом теперь и состоит смысл моей жизни. Хотите, товарищ, я и вас пристращу? Нам нужны новые люди.

– П-перестань, пожалуйста! – Ты вздохнула. – Я же просила!.. Знакомься, это Иван, мой друг… мастер спорта… учился за рубежом…

Я засмеялся в целях самозащиты. Это было что-то нервное, не зависящее от меня. При чем здесь «за рубежом», «мастер спорта»?

– Очень приятно познакомиться о вами, Иван… простите, не знаю вашего отчества. Вы даже представить себе не можете, насколько приятно. Подумайте над моим предложением, хорошо?

Сказал так, тоже сел на кровать и обнял тебя за плечи – хотел посмотреть на его реакцию. Все было ясно, но уйти просто так я уже не мог.

– Андрей! – Ты глядела на меня с жалостью, ой-ля-ля! И ему: – Иван, извини, он сегодня дурачится, как я понимаю… Это вот тот самый Андрей, – и уценила меня: – Мой товарищ. – (Ну а кто я, собственно, есть?) А потом выскользнула из моих объятий и встала у окна. Мне было ох как нехорошо, и я не мог найти верный тон, чтобы хоть свалить-то по-человечески, и в который уж раз подумал, что не надо было сюда приходить.

– Как дела в бассейне, Иван? Воду по-прежнему хлорируют?

Улыбаясь и покачивая ногой, маздист глядел на меня с легким таким сочувствием, с сожалением даже. Это-то меня и бесило.

– Мало что изменилось в бассейне, – мягко ответил он. – Нюрочка, помнишь, я рассказывал тебе про Горидзе? – (Нюрочка!) Он смотрел на меня, а разговаривал с тобой. – Вчера, представляешь, на тренировке сделал самого Сабиева.

– Правда? – искренне удивилась ты. – Вот здорово!

– У меня есть один знакомый, – вкрадчиво начал рассказывать я, раскачиваясь на кровати, – которого зовут Никита. Он из Самары, это на Волге. Он может находиться под водой восемь с половиной минут.

Вы молча переглянулись. Маздист мягко спросил:

– Сколько?

– Восемь с половиной. Это когда пьяный.

– Напрашивается резонный вопрос: а когда трезвый?

– Когда трезвый – тогда четыре с половиной. Почти вдвое меньше.

– Да, разница ощутимая, – согласился маздист без тени юмора.

– А знаете почему?

– Очевидно, особенности организма? – предполжил маздист.

– Правильно! – Я поаплодировал. – Никита – двоякодышащий. Во-первых, у него есть легкие, – стал я загибать пальцы. – А во-вторых, жабры. Маленькие такие жабры. – Я показал какие. – И он ими дышит.

Маздист задумчиво глядел на меня и молчал, то ли давая мне выговориться, то ли ставя диагноз.

– Перестань паясничать! – возмутилась ты и встала меж нами: кулачки в бедра, ноги на ширине плеч. – Что ты как дикарь какой, Гос-споди! Выпил – так веди себя прилично! – и взглядом пригвоздила меня к кровати. Потом голос твой стал другим, домашним. – Кто сходит за «Шабли» на кухню? Все же у меня день рождения.

– «Шабли»! – взревел я. – Где «Шабли»? Жить не могу без «Шабли»! Наверно, в холодильнике, правильно, Иван? Вы уже купили двухкамерный «Розенлев»?.. Сейчас, сейчас поглядим.

Я пошел на кухню, достал из холодильника обе бутылки, холодные-холодные, и разбил их над унитазом, а воду не спустил.