и Александр остановился навестить могилу спартанских воинов, павших сто сорок лет назад в битве против персидских захватчиков. Он прочел простую надпись на лаконском диалекте, напоминавшую об их великой жертве, и постоял молча, слушая свист ветра с моря.

– Как непостоянна человеческая судьба! – воскликнул он наконец. – Только эти несколько строк остались в память о грохоте столкновения, потрясшего весь мир, о героизме, достойном гомеровских песен. А теперь здесь все тихо.

За пару дней они беспрепятственно пересекли Локриду и Фокиду и по прибрежной дороге въехали в Беотию: впереди виднелся берег острова Эвбея, опаляемый лучами южного солнца, и сверкающие воды Эврипского канала. Вдали крейсировала флотилия из дюжины триер, на надутых парусах виднелось изображение афинской совы.

– Если бы только этот наварх мог представить, кто здесь, на берегу, смотрит на его корабли… – пробормотал Евмен.

– Поехали, – сказал Каллисфен. – Завершим эту поездку как можно скорее. Уже недалеко.

Но в душе он боялся, что Александр попросит их присоединиться к какой-нибудь еще более страшной авантюре.

Въехав на вершину холма, они неожиданно увидали внизу маленькую бухту Авлиды. Далеко впереди, на другом берегу Эвбеи, белел город Халкида. Вода была ярко-синей, а покрывавшая склоны холмов дубовая роща простиралась почти до самого моря, сначала уступая место низкорослому миртовому кустарнику и земляничному дереву, а потом переходя в узкую полоску гальки и красного песка.

Там, откуда некогда отходили тысячи ахейских кораблей, маячил лишь одинокий парус рыбацкой лодки.

Четверо юношей слезли с коней и молча смотрели на место, похожее на тысячи других участков эллинского побережья и в то же время столь отличное от всех. Александр вспоминал в этот момент слова отца, когда тот держал его, маленького, на руках на галерее дворца в Пелле и рассказывал о бескрайней далекой Азии.

– Здесь не уместится тысяча кораблей, – заметил Гефестион, нарушив волшебство этой тишины.

– Не уместится, – признал Каллисфен. – Но для поэта их не могло быть меньше. Поэт слагает стихи не для того, чтобы передать человеческое свидетельство о происшедшем, Гефестион, а чтобы оживить через века чувства и страсти героев.

Александр повернулся к нему с горящими от возбуждения глазами:

– Ты веришь, что сегодня мог бы жить человек, способный на деяния, которые вдохновили бы великого поэта, вроде Гомера?

– Это поэты создают героев, Александр, – ответил Каллисфен, – а не наоборот. А поэты рождаются, только когда море, небо и земля в ладу между собой.

Вернувшись в Фессалию, они обнаружили отряд царской стражи, повсюду их разыскивавший, и Евмену пришлось рассказать, что царевич плохо себя почувствовал, а остальные не захотели его оставить. Никто не поверил этой выдумке. Но теперь у Александра было доказательство, что его друзья готовы следовать за ним куда угодно, даже испытывая страх, как Евмен и Каллисфен. Кроме того, он сознавал, что его немало тяготит разлука с Кампаспой и что он ждет не дождется момента, когда снова увидит ее обнаженной на своем ложе в золотистом свете лампы.

Однако у него не было возможности вернуться в Пеллу, потому что в это время ситуация развивалась стремительно и царь, собрав войско, направился в Фокиду, чтобы овладеть горными перевалами: время ничему не научило его противников.

Александра вызвали в шатер царя в тот же вечер. Отец не стал спрашивать, почему он так поздно вернулся из своей поездки в Фессалию, а просто показал ему нарисованную на столе карту и сказал:

– Афинский командующий Харет с десятью тысячами наемников находится на марше между Кифинионом и Амфиссой, но он не знает, что мы уже здесь. Я буду идти всю ночь и завтра утром лично разбужу его. Ты же удерживай эту позицию и ни за что не покидай ее. Как только прогоню Харета, я уйду отсюда, из долины Крисса, и выдавлю афинян и фиванцев с перевалов: они будут вынуждены оставить их и отступить на заранее укрепленные позиции в Беотии. – Он опустил палец на то место на карте, куда, полагал, отступит противник. – А вот здесь мы соединимся с твоей конницей. В Херонее.

Глава 24

На рассвете Филипп внезапно атаковал наемников Харета и перебил их почти всех; оставшихся рассеяла конница. Потом, вместо того чтобы пойти на Амфиссу, царь повернул назад и, как и намеревался, освободил перевалы, занятые афинянами и фиванцами, которым ничего не осталось, как отступить.

Через три дня Александр получил сообщение, что отец занял позицию на равнине близ Херонеи с двадцатью тысячами пехоты и пятью тысячами конницы и что нужно как можно быстрее соединиться с ним. Оставив слуг убирать шатры и заниматься обозом, царевич до рассвета дал сигнал выходить. Он хотел успеть до наступления жары и велел двигаться шагом, чтобы не утомлять коней.

При свете факелов Александр оседлал Буцефала и провел смотр «Острия». Его товарищи, командовавшие отдельными отрядами, подняли копья, приветствуя его. Все были в полном вооружении и готовы к походу, но было ясно видно, что некоторым не удалось сомкнуть глаз. Ведь это был их первый боевой поход.

– Запомните, мужчины! – обратился к ним Александр. – Фаланга – это наковальня, конница – молот, а «Острие»… это головка молота! – Он направил Буцефала к Птолемею, командовавшему первым отрядом справа, и объявил ему пароль: – «Фобос каи Деймос».

– Фобос и Деймос, кони бога войны… – повторил Птолемей. – Не найти более подходящего пароля. – И он сообщил пароль тем конникам, что находились справа от него, чтобы те передали по рядам дальше.

Александр сделал знак трубачу, тот протрубил поход, и турма двинулась шагом. Александр во главе, за ним Гефестион, а за ним – все остальные. Отряд Птолемея замыкал арьергард.

До восхода солнца они перешли вброд Крисс и на рассвете увидели на равнине сверкающие наконечники сарис македонского войска, как колосья на пшеничном поле.

Заметив прибывших, Филипп пришпорил коня и поехал навстречу сыну.

– Здравствуй, мальчик мой! – Он похлопал его по плечу. – Все идет, как я предполагал. И вон там нас ждут. Располагай своих людей на левом фланге, а сам потом иди ко мне. Я с Парменионом и Черным разрабатываю план сражения, и мы ждем лишь тебя, чтобы завершить его. Ты прибыл как раз вовремя. Как себя чувствуешь?

– Здравствуй, отец. Я чувствую себя прекрасно и сейчас же приду.

Он доехал до своей турмы и повел ее на левый фланг. Гефестион протянул руку к холму и воскликнул:

– О небесные боги, смотри! Твой отец поставил нас против Священного отряда фиванцев – видишь? Они вон там, наверху, в кроваво-красных хитонах и плащах. Они очень сильны, Александр, никто никогда не мог их одолеть.

– Вижу, Гефестион. Мы их