равнине громом прокатился голос огромного барабана, повешенного между двумя телегами. Парменион дал сигнал, и двенадцать батальонов фаланги все разом начали наступление, размеренным шагом двинувшись на косой строй афинян.

Увидев это, фиванцы сплоченными рядами пошли в атаку, выставив перед собой тяжелые ясеневые копья, но очень скоро первый батальон македонян вклинился в афинский строй, уже нарушенный в преследовании щитоносцев на левом фланге.

Филипп передал помятый, забрызганный кровью щит оруженосцу, вскочил на коня и присоединился к Пармениону. Военачальник с тревогой не отрывал глаз от Священного отряда, который наступал шагом, непреклонно, ощетинившись железными остриями и, очевидно, ничуть не тронутый происходящим.

В центре первый батальон македонян, наступавший вверх по склону, уже достиг первого перепада высот, и, когда один отряд фиванской пехоты устремился туда, чтобы закрыть брешь, педзетеры опустили копья и выставили их стеной перед собой – что само по себе действовало на противника устрашающе, еще до вступления с ним в физический контакт, – а потом двинулись вперед, следуя за громовым ритмом огромного барабана.

Сзади косым строем подошли другие, опустив сарисы трех передних рядов, в то время как в задних рядах воины продолжали держать свои вверх и те колыхались в такт размеренному шагу, как колосья на ветру. Грозное бряцание оружием, которое воины издавали в тяжелом марше, достигло ушей наступавших с другой стороны врагов, как тревожное знамение, как голос смерти.

– Пора, – приказал царь своему стратегу, и Парменион трижды сверкнул блестящим щитом, подавая сигнал Александру, чтобы тот ввел в бой стремительную конницу.

Сжав в руке копье, царевич громко крикнул:

– Тремя волнами, воины! – А потом еще громче: – Фобос каи Деймос! – и пятками ударил по бокам Буцефала.

Жеребец пустился в галоп через поле, черный, как подземная фурия, неся своего всадника в ослепительных доспехах, с высоким, колышущимся на ветру гребнем на шлеме.

Всадники «Острия» сплоченно держались позади, и кони, возбужденные ржанием и фырканьем Буцефала, скакали, подгоняемые всадниками под пронзительный звук труб.

Священный отряд сомкнул ряды, и воины уперли древки копий в землю, грозно выставив наконечники навстречу цели, но турма Александра, приблизившись на расстояние броска, выпустила тучу дротиков и устремилась прочь; вскоре последовала вторая волна, потом третья, а потом опять первая. Многие фиванцы были вынуждены опустить щиты, утыканные вражескими дротиками, и потому остались неприкрытыми. Тогда Александр построил «Острие» к атаке, сам встал во главе и повел его прямо на вражеские ряды, направив Буцефала в самую гущу Священного отряда. Он разил врагов сначала копьем, а потом, отбросив щит, мечом.

Рядом появился Гефестион – он поднял щит, чтобы защитить царевича.

Все воины Священного отряда, что еще оставались в строю, быстро перестраивались, как тело, на котором мгновенно зарубцовываются раны, и восстанавливали сплошную стену щитов, отвечая ударом на удар с неистощимой энергией, с безграничным упорством и отвагой.

Александр отъехал назад и позвал Гефестиона:

– Веди своих на этот участок, пробей брешь, а потом атакуй с тыла фиванский центр. А Священный отряд оставь мне!

Гефестион повиновался и вместе с Пердиккой, Селевком, Филотой, Лисимахом, Кратером и Леоннатом устремился вперед, вклинив конницу между Священным отрядом и остальным фиванским войском. Потом совершил широкий маневр – как в тот день, когда они устраивали перед Александром парад, – и зашел противнику в тыл, прижимая его к лесу копий неодолимо надвигавшейся фаланги.

Воины Священного отряда под продолжавшимися наскоками «Острия» сражались с отчаянным мужеством, но в конце концов полегли все до последнего, верные данной клятве: не отступать ни на шаг и ни в коем случае не поворачиваться спиной к врагу.

Прежде чем солнце поднялось до половины, сражение было выиграно. Александр предстал перед Парменионом с мечом в руке и в еще покрытых кровью доспехах. Даже грудь и бока Буцефала были мокрые.

– Священного отряда больше не существует.

– Победа по всему фронту! – воскликнул Парменион.

– Где царь? – спросил Александр.

Парменион повернулся к равнине, над которой все еще стояла пыль сражения, и указал на одинокую фигуру, которая, прихрамывая, неистово приплясывала среди множества убитых.

– Вон он.

Глава 25

В битве пало две тысячи афинян, множество было взято в плен. Среди пленных оказался оратор Демад, которого привели к царю еще в доспехах, с кровоточащей раной в груди. Демосфен спасся бегством и укрылся за перевалами, ведущими на юг, в Левадию и Платею.

Но наибольшие потери понесли фиванцы и их союзники-ахейцы, стоявшие в центре. Конница Александра, разгромив Священный отряд, зашла им в тыл и прижала к стене острых копий фаланги, вызвав страшное побоище.

Гнев Филиппа обрушился больше всего на фиванцев, к которым он посылал переговорщиков. Царь продал пленных в рабство и отказался выдать тела убитых для захоронения. Александру пришлось уговаривать его.

– Отец, ты сам говорил мне, что нужно проявлять милосердие при каждой возможности, – заметил он, остыв после восторга победы. – Даже Ахилл вернул тело Гектора старцу Приаму, который слезно умолял его. Эти воины сражались как львы и отдали жизни за свой город. Они заслуживают уважения. И, кроме того, какой смысл вымещать злобу на мертвых?

Филипп ничего не ответил, но было видно, что слова сына проникли в его душу.

– И еще: один пленный афинский командир просит о встрече с тобой.

– Не сейчас! – буркнул Филипп.

– Он говорит, что, если ты его не примешь, он может умереть от потери крови.

– Прекрасно! Одним меньше.

– Как хочешь. Тогда я сам займусь им.

Александр вышел и подозвал двоих щитоносцев:

– Приведите того человека в мой шатер и велите прийти хирургу.

Солдаты повиновались приказу, и афинянина, раздев и обмыв, уложили на походную койку.

Вскоре вернулся один из щитоносцев:

– Александр, все хирурги заняты с нашими солдатами, стараются спасти самых тяжело раненных, но, если ты прикажешь, врач придет.

– Не надо, – ответил царевич. – Я сам им займусь. Принесите инструменты и иголку с ниткой, вскипятите воду и достаньте чистых бинтов.

Солдаты посмотрели на него удивленно, а пациент – еще удивленнее.

– Ты должен быть доволен, – сказал Александр. – Нельзя давать умереть македонскому солдату ради спасения врага.

Тут вошел Каллисфен и увидел, как Александр надевает передник и моет руки:

– Что ты делаешь?

– Пусть это останется между нами, но ты можешь мне помочь. Ты ведь тоже посещал уроки анатомии у Аристотеля. Промой рану вином и уксусом, а потом вдень нитку в иголку: мне пот заливает глаза.

Каллисфен, проявляя определенную сноровку, сделал, как было велено, и царевич стал осматривать рану.

– Передай мне ножницы: она рваная.

– Вот они.

– Как тебя зовут? – спросил Александр пленного.

– Демад.

Каллисфен вытаращил глаза.

– Но это же знаменитый оратор, – шепнул он на ухо