Вверху: карточка 8 из диссертации Шимона Хенса. Внизу: одна из ранних клякс Роршаха без даты. Возможно, она не использовалась ни в каком тесте или эксперименте.

В них есть неясные взаимоотношения между передним и задним планами, потенциально значимые белые пространства, неочевидная согласованность элементов, так что зритель должен собирать из отдельных фрагментов цельную картинку (или нет). В них можно увидеть человеческие силуэты, или что-то нечеловеческое, животных или нечто, совершенно не похожее на животных, органические или неорганические вещи. В них присутствует некая загадка, поскольку они находятся на границе того, что может постигнуть человеческий разум.

Создавая пятна, Роршах старался вытравить из них любые признаки и ремесла, и художественности. Кляксы вообще не должны были производить впечатления рукотворных, их безличность — важнейший принцип того, как они работали. Из ранних черновиков еще понятно, в каких местах Роршах использовал кисть, насколько тонкой она была и так далее, но скоро появились формы, которые, казалось, сами себя создали. Его образы были явно симметричными, но слишком детализированными, чтобы выглядеть как обычные мазки, возникшие после складывания бумажного листа с кляксой посередине. Цвета добавляли загадочности: как они попали в чернильную кляксу? Образы Роршаха все меньше и меньше становились похожи на что-либо, виденное до этого в жизни или искусстве. После того как он «провел долгое время, используя образы, которые были более сложными и структурированными, более приятными и эстетически совершенными», он написал позднее: «Я отбросил их», с целью добиться лучших результатов, которые помогли бы докопаться до сути.

Особенно важным было то, что они не выглядели как головоломка или тест, поскольку параноидные пациенты Роршаха очень вспыльчиво реагировали, почуяв любой намек на скрытые мотивы. На картинках не должно было быть имен или цифр, в этом случае пациенты обращали бы слишком много внимания на то, что они могут значить, игнорируя сами изображения. Карточки не должны были иметь границ, потому что в Швейцарии это с высокой вероятностью напомнило бы шизофренику о заключенном в рамку некрологе. По Мюнстерлингену Роршах знал, как обойти подозрения пациентов. Огромным преимуществом метода чернильных пятен, которое Герман осознал очень быстро, было то, что его следовало «проводить скорее как игру или эксперимент, не влияющий на результат. Часто даже самые необщительные шизофреники, которые не желали принимать участие ни в каких других экспериментах, охотно выполняли это задание». Это было весело! Роршах изначально даже не рассматривал кляксы как «тест» — он называл это экспериментом, беспристрастным исследованием способов, которыми люди видят окружающий мир.

Выбор в пользу того, чтобы сделать кляксы симметричными, может казаться очевидным и безальтернативным, но на деле это было одно из ключевых решений Роршаха, или его интуиции, имевшее важные последствия. Кляксы, которые использовали в психологии ранее, симметричными не были: у Альфреда Бине были просто «странной формы пятна чернил на белом листе бумаги»; лишь две из клякс Уиппла были симметричными и также две из восьми у Рыбакова. Но кляксы Роршаха симметричными были, обоснование было следующим: «Симметрия изображений имеет недостаток в том, что люди видят непропорционально много бабочек и так далее, — но преимущества намного перевешивают недостатки. Симметрия делает изображения более приятными для глаз и таким образом заставляет человека более охотно выполнять задание. Симметричный образ одинаково хорошо подходит для правшей и для левшей. Также симметрия помогает увидеть внутри картинок целые сцены».

Роршах мог использовать вертикальную симметрию вокруг горизонтальной центральной линии, создающую ландшафт с горизонтом или эффектом отражения, или даже диагональную симметрию. Вместо этого он использовал горизонтальную или билатеральную симметрию. Возможно, он помнил из гек-келевской «Красоты форм в природе», что это выглядит органично и естественно, или же из эссе Вишера об эмпатии, где говорилось, что «горизонтальная симметрия всегда приводит к лучшему эффекту, чем вертикальная, по причине ее аналогии с нашим телом». Сознательно или интуитивно, он выбрал симметрию, соотносящуюся со всем, что волнует нас в наибольшей степени: окружающие люди, их лица, мы сами. Билатеральная симметрия создает образы, на которые мы реагируем эмоционально, психологически.

Еще одним важным выбором было использовать красный цвет. Как любой живописец, Роршах знал, что красный и другие теплые цвета как бы приближают изображение к зрителю, в то время как синий и прочие холодные оттенки его отдаляют. В чернильных пятнах красный бросался в глаза проходящему тест более агрессивно, чем любой другой цвет, требуя отреагировать или же подавить реакцию. Красный кажется человеческому глазу ярче, чем все остальные цвета даже при одинаковой насыщенности, — это называется эффектом Гельмгольца-Кольрауша. Он также выглядит более насыщенным, чем другие цвета, при одинаковой яркости. Он взаимодействует с противоборством света и тени лучше, чем любой другой цвет, выглядит темнее в сопоставлении с белым и светлее в сопоставлении с черным (в 1969 году антропологи обнаружили, что в некоторых мировых языках существуют только два термина для определения цветов — «черный» и «белый», но в каждом языке, где есть третий термин, используется понятие «красный», который являет собой цвет как таковой). Ранние кляксы в психологии не использовали цвет в принципе, но Роршах задействовал самый «цветистый», наиболее выразительный из всех, подобно тому как билатеральная симметрия являет собой самый значимый вид симметрии.

Наиболее явным отходом Роршаха от практики его предшественников было то, что он прекратил использовать чернильные пятна для оценки уровня развитости воображения. Когда Роршах прочитал на первой странице диссертации Шимона Хенса, что для того, чтобы увидеть какие-то вещи в бесформенной кляксе, «нужно обладать тем, что мы называем воображением», что «клякса не претендует на то, чтобы быть чем-то помимо кляксы» в отсутствие «более-менее образных “толкований” изображений», весь его предыдущий опыт сказал ему: «Нет». Клякса — это не просто клякса, по крайней мере если она достаточно хороша. Картинки наделены настоящим смыслом. Сама по себе картинка остается в рамках того, что вы в ней видите, — как на рельсах, — но она не отбирает всю вашу свободу: разные люди видят по-разному, и различия в видении показательны. Роршах усвоил это от своих друзей в цюрихском Художественном музее, и из всех своих попыток научиться читать людей — как врач и как человек.

Самой очевидной проблемой в измерении воображения человека путем подсчетов ответов — хотя она не была очевидной для Хенса или для Альфреда Бине и его последователей — было то, что одни ответы действительно были продиктованы воображением, а другие — нет. Ответ может быть проницательным, где человек действительно видит нечто в изображении, — но может быть и безумным, а это не то же самое, что воображение. Бред и наваждение для человека, который ими одержим, это реальность. Роршах понял, что никто не смотрит на кляксу, пытаясь увидеть нечто, чего там нет. Они пытались «придумать ответ, который максимально соответствовал бы истинному образу картинки. С человеком, обладающим развитым воображением, это происходит точно так же, как и со всеми остальными». Он обнаружил, что нет никакой разницы, дается человеку перед тестом установка «используй свое воображение» или нет. Шизофреник, который изначально обладал сильным воображением, «конечно, производил более разнообразный, богатый и красочный бред, чем пациент, который воображением не обладал», но когда психопат принимает свой бред за реальность, это, «вероятно, не имеет совершенно ничего общего с функцией воображения».