Между тем муж Лукреции, уже давно понявший, насколько опасно жить рядом со своим чудовищным шурином, уехал в Неаполь. Однако вечные лицемеры Александр и Чезаре продолжали поддерживать с ним добрые отношения, и он уже начал успокаиваться, когда вдруг получил приглашение от отца с сыном принять участие в бое быков на испанский манер, который устраивался в честь отъезда герцога. Учитывая непрочное положение Неаполитанского дома, Альфонс придерживался такой политики, чтобы не давать Александру ни малейшего повода для разрыва, поэтому не мог ответить беспричинным отказом и отправился в Рим. С Лукрецией отец и сын решили на сей раз не советоваться – она неоднократно выказывала какую-то нелепую привязанность к своему мужу – и оставили ее спокойно сидеть у себя в Сполето.

Папа встретил Альфонса, разливаясь в дружеских уверениях, и даже предоставил ему в ватиканском здании, носившем название Торре-Нова, покои, которые некогда занимала Лукреция.

На площади Святого Петра был устроен громадный загон, для чего перегородили все начинавшиеся от нее улицы; трибунами же служили дома, выходящие окнами на площадь. Папа со своим двором разместился на ватиканских балконах.

Праздник начался с выступлений наемных тореадоров; затем, когда они показали свою силу и ловкость, на арену вышли Альфонс Арагонский и Чезаре Борджа. Дабы продемонстрировать царящее между ними согласие, было решено, что быка, который будет преследовать Чезаре, заколет Альфонс – и наоборот.

И вот Чезаре, сидевший верхом на лошади, остался на арене один, в то время как Альфонс вышел через боковую дверь, оставленную приоткрытой, чтобы он мог снова выскочить, когда его присутствие будет необходимым. С противоположной стороны на арену выпустили быка, и в тот же миг в него градом полетели дротики и стрелы, причем некоторые из них были пропитаны горючей смесью; огонь так разъярил быка, что, покатавшись несколько минут по земле, он вскочил и, увидев человека на лошади, ринулся на него. Вот тут-то на тесной арене, преследуемый стремительным врагом, Чезаре пришлось выказать свою ловкость, составившую ему славу одного из лучших наездников эпохи. Но даже при всем своем проворстве он не сумел бы долго ускользать на этом ограниченном пространстве от своего противника, имея возможность лишь убегать, если бы в тот миг, когда бык уже стал его нагонять, на арене внезапно не появился Альфонс, державший в левой руке красный плащ, а в правой – длинный и узкий арагонский меч. Сделал он это вовремя: бык уже находился в нескольких шагах от Чезаре, гибель которого казалась столь неизбежной, что в одном из окон раздался женский крик. Однако, завидя пешего, бык остановился как вкопанный и, вероятно, решив, что ему лучше заняться новым врагом, повернулся к Альфонсу, постоял несколько секунд, затем взревел, принялся вздымать задними ногами пыль и хлестать себя хвостом по бокам, после чего с налитыми кровью глазами бросился на принца, взрывая рогами землю. Альфонс спокойно стоял и ждал; когда же бык оказался от него в трех шагах, отскочил в сторону, и животное вместо человеческого тела натолкнулось на меч, который тут же вонзился в него по самую рукоятку. Остановленный таким образом бык на секунду замер, ноги его задрожали, затем он упал на колени, глухо замычал и, рухнув на том же самом месте, испустил дух.

Удар был настолько быстр и точен, что тут же со всех сторон загремели рукоплескания. Что же до Чезаре, то он, сидя на лошади и не обращая внимания на происходящее, искал глазами некую прекрасную зрительницу, которая только что оказала ему знак своего внимания. Наконец поиски его увенчались успехом, и он увидел одну из фрейлин герцогини Урбино Елизаветы, невесту Джованни Батиста Карраччолы, главнокомандующего войсками Венецианской республики.

Теперь пришел черед Альфонсу убегать, а Чезаре сражаться: молодые люди поменялись ролями. После того как четверка мулов, упираясь, вытащила с арены мертвого быка, а слуги его святейшества засыпали песком пятна крови, Альфонс сел на великолепного арабского коня, привезенного из Андалузии, легкого, словно ветер, от которого он родился в пустыне Сахара, в то время как Чезаре удалился с арены, чтобы в нужный момент появиться снова и избавить Альфонса от опасности.

На арену выпустили другого быка и точно так же разъярили его с помощью острых дротиков и горящих стрел. Как и первый, увидев всадника, он бросился на него, и началась бешеная скачка, в которой трудно было разобрать, то ли лошадь гонится за быком, то ли бык за лошадью. Однако арабский скакун, летя изо всех сил, сделал всего несколько кругов по арене, когда бык стал его настигать и стало ясно, кто преследователь, а кто преследуемый. Через несколько мгновений их разделяли уже лишь две длины копья, как вдруг на арене появился Чезаре Борджа с французским двуручным мечом, и когда бык, почти настигший Альфонса, проносился мимо герцога Валентинуа, меч сверкнул, как молния, и голова быка покатилась на землю, а туловище, продвинувшись по инерции еще немного вперед, рухнуло на арену шагах в десяти. Удар был нанесен столь неожиданно и с такою ловкостью, что был встречен даже не рукоплесканиями, а исступленными воплями восторга. Чезаре же, казалось, помнил в этот миг своего торжества лишь об испуганном женском крике, который раздался, когда опасность угрожала ему: подняв голову быка, он отдал ее одному из конюхов и велел положить как знак своих чувств к ногам прелестной венецианки, испытывавшей к нему такое живое участие.

Праздник этот, кроме триумфа, который он принес обоим молодым людям, имел и другую цель: показать народу, какое согласие царит между ними, – ведь они спасли друг другу жизнь, и случись теперь что-то с Чезаре, никому не должно прийти в голову обвинять в происшедшем Альфонса, а если несчастный случай произойдет с Альфонсом, никто не будет винить в нем Чезаре.

Вечером в Ватикане давался ужин; изящно одевшись, Альфонс около десяти вечера хотел было пройти из крыла, где он жил, в резиденцию папы, но соединявшая их дверь оказалась запертой и, сколько Альфонс ни стучал, так и не отворилась. Решив, что ему ничего не стоит пойти в обход, через площадь Святого Петра, он вышел в ватиканский сад и по темной аллее устремился к лестнице, ведшей на площадь, но едва он поднялся на несколько ступенек, как на него напали какие-то вооруженные люди. Альфонс не успел даже вытащить меч, как получил два удара алебардой – один по голове, другой по плечу; другой нападавший вонзил меч ему в бок, а третий ударил кинжалом в висок и в ногу. Пятикратно раненный, Альфонс упал и потерял сознание, а убийцы, решив, что он мертв, поднялись по лестнице и, подойдя к ожидавшим их сорока всадникам, спокойно удалились под их защитой через ворота Портезе.

Умирающего Альфонса обнаружили прохожие: одни, узнав принца, поспешили сообщить страшную весть в Ватикан, остальные же подняли раненого и отнесли к нему домой в Торре-Нова. Папа и Чезаре, которые узнали о покушении, когда садились за стол, изобразили страшное горе и, покинув сотрапезников, тотчас же прошли к Альфонсу, желая удостовериться, смертельно он ранен или нет, а начиная со следующего дня, дабы отвратить подозрения, могущие возникнуть на их счет, приказали арестовать Франческу Газеллу, дядю Альфонса по материнской линии, приехавшего в Рим вместе с племянником. При помощи подставных свидетелей его обвинили в злоумышлении, после чего ему отрубили голову.