Смерть следует за мной.

Но я не хочу закончить как Макс. Не хочу стать трупом, над которым с жужжанием кружатся мухи.

Я беру с прикроватного столика книгу заклинаний и начинаю листать страницы. Честно говоря, сама не знаю, что именно я ищу: объяснение, лекарство, способ избавиться от белого костяного мотылька. Уничтожить его, быть может. Отогнать от себя смерть.

Читаю истории о своих предшественницах, странные рассказы о былом. Вот как-то осенью соловая – песочного окраса – лошадь пропала в Чаще, и Доди Уокер нашла ее с помощью лозы для поиска воды. Она выехала на найденной лошади из леса верхом, без седла, и местные говорили, что после этого глаза у самой Доди стали цвета светлой горчицы, как масть лошади. Так, еще один случай. Летнее нашествие саранчи, которая опустилась на берега озера, закрыла собой свет фонарей и забила все дымоходы в округе. Нашествие продолжалось, пока Колетт Уокер не поймала одну саранчу, посадила ее в стеклянную банку и прошептала ей какое-то коротенькое заклинание. В ту же минуту воздух очистился, и вся саранча покинула наши горы.

Внизу на той же странице, где описан этот случай, я нашла наставление, как следует заманить нужное тебе насекомое на чердак дома.

Открой окно после заката.

Зажги огарок свечи с ароматом голубой лаванды, чтобы привлечь насекомое.

Поймай насекомое в стеклянную банку и произнеси ему нужное заклинание.

*Заклинание не рекомендуется произносить тем, кто боится крылатых или ползающих тварей.

Само по себе заклинание показалось мне достаточно простым. Ни крови, ни жертвоприношений, ни привязки к каким-то языческим праздникам при этом не требовалось. Так что, если мне удастся поймать мотылька, я, возможно, смогу заставить его уйти. Оставить меня в покое и унести смерть с собой.

Я должна попытаться.

Я нахожу на кухне одну из маминых пустых банок для меда и приношу ее наверх. Достаю сгоревший почти до самого основания огарок лавандовой свечки из своего комода, ставлю на пол и зажигаю.

Когда я открываю окно у себя на чердаке, сквозь него залетает несколько снежинок. Они медленно танцуют в воздухе, плавно опускаясь на подоконник.

Ищу глазами Оливера или Сюзи среди деревьев, но никто среди них не движется, молчащий лес выглядит необитаемым.

Я действительно одна. Прошлой ночью, прикрыв усталые глаза и разгоняя тишину громким стуком своих сердец, со мной в доме спали два человека. Теперь их нет, и меня охватывает печаль, по моим щекам готовы покатиться соленые слезы, но я сдерживаю их. Ведь я Уокер. Мы привыкли быть сами по себе. Выживать. Мы – Уокеры с мозолистыми руками, острыми глазами и стойкими сердцами.

И на самом деле я вовсе не хочу, чтобы вернулась Сюзи или Оливер – правда не хочу. Я боюсь, что мог сделать Оливер, и боюсь того, что могла видеть Сюзи. Без них мне безопаснее. Крепко запертые двери лучше друзей, которым не веришь.

И все же стоящая в доме тишина тяжелым камнем давит мне на грудь.

Я сажусь возле мерцающей свечки. Держу в руке свою банку и жду, когда в открытое окно на огонек свечи влетит белый костяной мотылек. Но он все не появляется и не появляется, а в комнате становится все холодней.

Дневной свет сменяется сумерками.

Густеют тени.

Я кладу голову на деревянные половицы.

Рядом со мной вытягивается Фин, трогает мое плечо, часто дышит. А на мои глаза вновь наворачиваются слезы.

Я знаю, что костяной мотылек никогда не залетит на мой чердак.

Знаю, что не так-то просто его обмануть с помощью лавандовой свечки, зажженной на полу спальни. Охотиться на костяного мотылька – это не то же, что ловить саранчу, пчелу или светлячка, например.

Но даже если я поймаю мотылька – даже если! – я все равно не смогу нашептать достаточно сильное заклинание, чтобы заставить его убраться прочь. Заклинание, которое заставило бы вестника смерти навсегда покинуть наши леса. Ну, и на что, скажите, годится Уокер, которая не способна даже насекомое заколдовать? Ведьма, не знающая элементарных заклинаний? Ведьма, бабушка которой умерла раньше, чем научила юную Уокер вызывать внутри себя лунный свет, а ее мать предпочитает вообще никогда вновь не колдовать в стенах своего дома.

Я Уокер, которая, пожалуй, совсем не ведьма.

Мне казалось, что я хочу остаться одна, что я достаточно храбрая и сильная и мне ничего от других не нужно. Но теперь я в этом не уверена. Теперь мое сердце болезненно сжимается в пещере грудной клетки, и мне хочется сделаться такой маленькой, чтобы пролезть в щель между половицами и исчезнуть. Быть крошечной и незаметной.

Я даю огарку свечи догореть до конца, пока он не превращается в расплывшуюся у меня под ногами лужицу голубоватого воска, в которой начинает мигать, потрескивать, а затем и вообще гаснет остаток фитиля. Я выпускаю из рук стеклянную банку, она катится по полу и с глухим стуком ударяется о ножку кровати. Я подтягиваю колени к груди, зарываюсь пальцами ног в прикроватный коврик, но окно оставляю открытым – мне необходимо почувствовать холод, – и слушаю свист ветра под крышей дома.

В груди у меня пусто и гулко, такое ощущение, будто меня выпотрошили, и осталась только ноющая боль под ребрами. Я сейчас кажусь себе фонарем из тыквы, которые вырезают на Хеллоуин, чтобы зажечь внутри свечку.

Спустя какое-то время мои веки закрываются, и я погружаюсь в тревожный, нехороший сон.

В этом странном сне меня будто тащат под слоем мха и золотистых листьев. Жирная темная почва забивает мне глаза, уши, рот, она душит, хоронит меня заживо. Я чувствую вкус земли – холодная, мерзлая, она опускается на меня сверху.

А затем я начинаю слышать звенящую далекую музыку, которая пробивается ко мне сквозь землю. Я резко просыпаюсь, задыхаясь, хватаюсь за лицо, чтобы оборвать протянувшиеся ко мне сверху сквозь почву корни.

Я по-прежнему на полу своего чердака. Меня не похоронили заживо, я не умерла.

За окном чернеет ночное небо, солнце давно закатилось. Интересно, как долго я проспала?

В открытое окно задувает снег, а еще…

А еще снаружи, из-за деревьев, из снежной тьмы долетает звук.

Та самая музыка, которую я слышала во сне.

Она оказалась настоящей.

ЭМЕЛИНА УОКЕР родилась переношенной, на месяц позже срока, под Призрачной луной вместо карликовой луны клевера, как было задумано. Глаза у нее были белыми, как алебастр, а когда она после рождения открыла рот, чтобы закричать, из него вырвалось лишь легкое шипение.

Эмелина была тихим ребенком, она разговаривала сама с собой, одна играла у себя в комнате, сплетая из веревочки колыбель для кошки, и зарывалась босыми ногами в грязь, чтобы почувствовать, как под ней извиваются черви.