Но когда ей исполнилось семнадцать лет, в необычно ветреную осень, когда над озером маленькими парашютиками летел пух одуванчиков, Эмелина пошла в густой лес и потеряла там свой рассудок.

Но не по своей вине.

Эмелина потеряла серебряный медальон, подаренный ей человеком, которого она искренне любила, потому она и отправилась в лес, где можно найти все потерявшиеся вещи. Эмелина бродила по лесу, ворошила ногой подгнившие листья и отшвыривала гладкие черные камешки в поисках медальона. Спала на стволах деревьев. Сплела на запястья браслеты из цветов камнеломки. Спустя год, когда Эмелина вышла наконец из леса, ее некогда черные как вороново крыло длинные волосы стали седыми, набилась вечная грязь под ногтями, но медальона у нее в руке не было.

Всю оставшуюся жизнь Эмелина продолжала искать свой медальон в доме: внутри чайных чашек, за книгами на полке, под половицами. Каждую ночь она перетряхивала свою постель, чтобы посмотреть, не завалился ли ее медальон где-то между простыней.

Так Эмелина дожила до старости, отрастив седые волосы до пят, волочившиеся за нею, когда она выкапывала бархатцы, лиатрис и дикий имбирь, уверенная, что найдет свой медальон среди их корешков. Она никогда не знала свое теневое «я», не владела магией Уокеров, у нее не было ночной тени – все это ускользало от Эмелины так же, как ее медальон.

На смертном одре Эмелина Уокер схватила руку своей младшей сестры Лили, сказала: «Ах, вот он». И затихла навеки.

Как распрямить спутанный разум:

Вылей горячую соленую воду из окна верхнего этажа.

Обхвати руками кучку свежевскопанной весенней почвы и плюнь себе через левое плечо.

Не мойся три ночи подряд. На четвертую ночь выпей стакан золотистого молока с кукурмой, туго заплети свои волосы за спиной и ложись спать без носков.

Музыка волнами наплывает из-за деревьев – дребезжащая и приглушенная.

Я иду, стуча подошвами по промерзшей земле, на звук далеких голосов и смеха. До источника шума я добираюсь, пройдя примерно до середины вытянувшихся цепочкой летних домов. Это старый дом Уилкинсонов, с большим крыльцом, толстыми бревенчатыми стенами и двумя эркерными окнами с видом на озеро. Один из самых красивых бревенчатых домов на берегу озера Щучья пасть, хотя Уилкинсоны приезжают сюда нечасто – раза два за сезон – и привозят с собой трех собак, пятерых детей и целую свору шумных – ужасно шумных! – приятелей. Они жарят барбекю, до поздней ночи орут, пьют красное вино и смеются из года в год над одними и теми же шутками.

Сейчас укутанный снежным коконом дом вновь полон жизни.

Мои ноги сами несут меня на крыльцо – мне чудится, что я все еще нахожусь во сне, – я толкаю слегка приоткрытую входную дверь и вижу толпу набившихся в дом парней. Не нужно мне было сюда приходить, не нужно. Но мое сердце обманывает разум.

Ведь здесь, в доме, может оказаться Оливер.

И если он здесь, то не знаю, что я скажу ему. Быть может, закричу и примусь колотить его в грудь кулаками. Скажу, что он лжец. Что он убил кого-то той ночью и спрятал его часы в кармане своей куртки.

А может быть, я повернусь и уйду, не сумев найти нужных слов. Но мне необходимо увидеть его лицо, мягкий изгиб губ, зеленые глаза, в которых я когда-то увидела доброту, и тогда, быть может, я узнаю. Действительно увижу. Или чудовище. Злодея. Или мальчика, которого я помню.

Я стискиваю кулаки и переступаю через порог.

О, да здесь почти весь лагерь собрался! Парни держат в руках наполненные темной жидкостью бокалы для вина и хрустальные перевернутые пирамидки на высоких ножках – флейты для шампанского. Справа от меня несколько парней играют в столовой в флип кап[1] и громко хохочут. В огромном камине пылает огонь, небрежно брошенные в огонь поленья выступают наружу, сыплют искры на розовый ковер – его края уже слегка опалены.

Я проскальзываю мимо, и никто не обращает на меня внимания. Все они уже перепились. Возле кофейного столика стоит кто-то, накинувший на себя, словно плащ, зеленое шерстяное одеяло, и кричит в пустоту, что его отец клялся и божился, будто отсылает сына в лагерь всего на два месяца, а прошло уже целых полгода. Он скользит по мне своим взглядом, но тоже не замечая затерявшейся среди моря парней девушки. Я то и дело задеваю валяющиеся на полу пустые банки из-под пива. На длинном столе у окна стоит переносная стереосистема.

Из нее на всю округу звучит кантри-музыка, пойманная на волне какой-то далекой радиостанции. Не знаю, как работает эта система – на батарейках или, быть может, заводится ручкой.

Парни вломились в летний дом Уилкинсонов.

И, судя по всему, намерены разгромить его.

В моих ушах звенит от жары и смеха, подташнивает от запаха пролитого повсюду пива. Мерцающий свет свечей бросает тени, напоминающие пляшущих на стенах призраков. У этих фантомов неестественно длинные, костлявые руки и ноги. Люди-насекомые.

Я оглядываюсь, но не вижу Оливера. Может быть, он не захотел прийти сюда потому, что все они действительно не его друзья. Если, конечно, он не солгал мне об этом, как и обо всем остальном. К моему горлу подкатывает комок, и мне становится дурно среди людей, которых я совершенно не знаю.

Один в зеленой рубашке и с кольцом в носу смотрит на меня, нас разделяет всего пара шагов. Он открывает рот, хочет что-то сказать, но ему не удается выдавить из себя ни слова. Так он и стоит, беззвучно шевеля губами, как рыба на песке.

«Не надо было мне сюда приходить», – думаю я. Плохая это была идея, очень плохая.

Я начинаю поворачиваться, готовясь уйти, но в этот миг вижу ее – Сюзи. И у меня все сжимается внутри.

Сюзи стоит на нижней ступеньке лестницы и улыбается, хватаясь за перила и покачиваясь. Она пьяна. А меня вновь охватывает чувство вины.

Я подавляю желание поскорее сбежать отсюда и иду через комнату к ней, бесцеремонно пробираясь сквозь толпу. Парень в зеленой рубашке и с кольцом в носу подмигивает мне, но по-прежнему не может вымолвить ни слова – как говорится, лыка не вяжет. Другой парень, с веснушками на носу, курит сигару, которую наверняка своровал здесь же, в доме, поднимает брови, увидев меня, и говорит:

– А, привет, лунатичка!

Еще несколько парней поворачивают головы в мою сторону, но никто из них ничего не говорит. Возможно, они боятся, что слухи обо мне могут оказаться правдой, а значит, я могу оказаться настоящей ведьмой.

Щеки у Сюзи раскраснелись, в руке она держит серебристую банку с пивом. Увидев меня, она проливает на пол немного пива, с трудом отрываясь от перил.

– Ты пришла, – говорит Сюзи так спокойно, словно я просто откликнулась на полученное по почте приглашение на эту вечеринку. Мысленно я даже представляю себе эту глянцевую открытку, на которой красивыми золотыми буквами написано: