когда он увидел тебя над городской ратушей? Мало, кто верил тогда, что вместе с тобой над миром поднимается алая заря — предвестница нового общества. И все же тебя боялись. Загадочный сфинкс — Коммуна, говоря словами Маркса, задал тяжелую задачу буржуазным мозгам.

Расскажи, молчаливый кумач, о последних днях героев-коммунаров, о «кровавой майской неделе», когда обезумевший «карлик-чудовище» Тьер превратил Париж в место бойни, где уничтожали женщин, детей, стариков. Сто тысяч лучших сынов Франции погибли в те дни. Не было такой рабочей семьи, которую бы минуло несчастье. На каких баррикадах ты побывал тогда, кого звал на битвы, в ком поднимал мужество, страсть и жгучую ненависть против врагов революции? На твоем полотнище три рваные пробоины — это три раны на твоем теле. Кто держал в руках древко, когда пули версальцев решетили тебя?

Ты был на последней баррикаде Коммуны, на улице Фонтен-о-Руа. Ее защищали вожди коммунаров Луи-Эжен Варлен, Теофиль-Шарль Ферре, Жан-Батист Клеман, Луи Шампи и другие. Помнишь, как мужественно они сражались? До последнего патрона, до последней горсти картечи… И в тот момент, когда осталось по одному снаряду в пушке, на баррикаду прибежала молодая девушка с улицы Сен-Мор, где версальцы уже разгромили коммунаров. Она предложила свою помощь. Ее убеждали уйти, чтобы избежать неминуемой смерти. Но девушка ничего не хотела слышать, она осталась. Через несколько мгновений последний раз грохнули пушки. Погибла юная безвестная француженка — наверное, ее кровь брызнула на твое полотнище. Пробил час Коммуны!..

Но Коммуна не умерла. Она продолжала борьбу. «Гром парижских пушек, — писал много лет спустя Владимир Ильич Ленин, — разбудил спавшие глубоким сном самые отсталые слои пролетариата и всюду дал толчок к усилению революционно-социалистической пропаганды».

Расскажи, молчаливый кумач, кто сорвал тебя в последнюю минуту с древка, кто сохранил тебя в течение долгих десятилетий до того времени, когда в другой стране — России родились новые «штурманы неба» и водрузили такой же кумач над развалинами старого мира. С тех пор ты перешел в руки наследников Парижской коммуны — русских рабочих.

Незабываемое утро 6 июля 1924 года. К Октябрьскому полю стекаются огромные колонны со знаменами транспарантов со всех концов Москвы. На митинг по случаю передачи Знамени коммунаров прибывают руководители советских коммунистов, делегаты Конгресса Коминтерна. Все с нетерпением ждут представителей Французской компартии с бесценным кумачом. И вот со стороны Всехсвятского села через все поле над морем людских голов проплывает твое алое крыло к центральной трибуне. Сколько сердечных, пламенных слов звучит в тот день под твоей сенью! Помнишь слова французских рабочих — они как клятва:

— Передавая это знамя, которое развевалось над одной из последних баррикад Парижа, пролетариату Москвы, мы обещаем вам, вернувшись во Францию, сделать все возможное, чтобы осуществить то, чему вы подали пример. Если бы те, кто был свидетелем последних ужасных дней Парижской коммуны, были живы, они воскликнули бы вместе с нами: «Да здравствует русская революция, отомстившая за Коммуну!»

Расскажи, молчаливый кумач, какая еще. великая честь выпала на твою долю. Вместе со знаменами партии большевиков и Коминтерна ты был склонен к изголовью Ленина — человека, который так высоко ценил подвиг Коммуны, больше всех учился у нее, больше всех сделал для продолжения дела, начатого ею…

От Монмартра до Красной площади, из рук коммунаров к изголовью Ленина — удивительный и в то же время символический путь. Он говорит о преемственности славных революционных традиций народного рабочего движения, о крепких интернациональных связях между пролетариями всех стран.

В современном мире уже миллионы, миллионы и миллионы людей вслед за Марксом могут повторить: «Любимый цвет — Красный!»

Ваше любимое имя — ЛАУРА, ЖЕННИ

Любимыми именами Маркс называет старших дочерей— «парижанку» 1844-го Женни и родившуюся через год, уже в брюссельском изгнании, Лауру… Здесь время и место сказать вкратце об одной из сильнейших черт Марксовой натуры — о его отцовской любви.

Всем образом своих мыслей, чувств и действий жизнелюбивая чета Марксов как нельзя убедительней доказала, что дети в семье бедняков вовсе не бремя, а истинное богатство, счастливейшее из наследств. Каждому новому пополнению семейства Марксов друзья искренне радуются, хорошо сознавая, что вырастает еще один настоящий человек, еще один наследник отцовского дела. «Молодого коммуниста, который появился на свет у Маркса, — обмениваются новостями друзья, — зовут Генрих Эдуард Гай Фокс. Он родился 5 ноября, и потому его назвали Гаем Фоксом». Друзья умеют оценить это красноречивое посвящение — ведь тезка маленького Фоксика — герой знаменитого «порохового заговора», который два с половиной века назад вознамерился мощным взрывом «отправить на небо» всех английских властедержателей вместе с королем Яковом.

Чтобы достаточно полно представить истинную натуру Маркса, считают близкие и друзья, надо хоть раз увидеть его с детьми. Вот закрывает он недочитанные страницы книги, откладывает перо и тетрадь, и строгое чело его смягчается, сосредоточенный взгляд искрится в предвкушении счастливых минут — он становится нежным, обаятельным, общительным другом всегда открытых ему, доверчивых человечков. Маркс чрезвычай^ но любил детей, говорит Вильгельм Либкнехт и подчеркивает: «как все сильные и здоровые натуры». Чувство его прочно зиждется на здоровой основе простоты и искренности. Все то животворное тепло, которым наполнено его сердце, — Маркс знает — он отдаст детям.

С отцом познают они земные радости детства — и сражения выстроенных им флотилий в домашней акватории, и его волшебные сказки длиной в прогулочный путь, и «кавалерийские битвы» на Хэмпстедтских холмах…

С отцом начинают они постижения жизни и преодолевают нелегкий путь к успеху. «Женничка получила первую общую награду в первом классе… — делится он своей гордостью, — а Лаурочка похвальный лист. Они обе самые младшие в классе».

С отцом обретают они раннее осознание своего достоинства, понимают и оценивают чистосердечие непосредственности, возвышающее равенство. «Дети должны воспитывать своих родителей», — приводит Лафарг любимые слова Маркса. — «Не было и тени отцовской власти в его отношении к дочерям, которые были необыкновенно к нему привязаны. Он никогда ничего им не приказывал; если же хотел чего-нибудь от них, он их просил как об одолжении или уговаривал отказаться от того, что ему было нежелательно. И, тем не менее, редкому отцу удавалось добиваться большего послушания».

Удивительно быстро растут дочери. Уж во всяком случае быстрее, чем многодумные главы «Капитала». Не успела еще влюбленная чета Марксов проститься со своей молодостью, а уж на пороге молодости — дети. Нет, тут нет ни грусти, ни скорби об ушедших годах; одухотворенная их жизнь сохраняет им весь пыл юности, они рады дочернему взрослению. Даже рискуя выглядеть