– Научишь налагать запрет на магию? – с болезненным любопытством поинтересовался Олег, словно и не было досадного инцидента.

Айрунг раздраженно отмахнулся:

– Ерунда, считалось серьезным подспорьем лет сто назад, пока не нашлось даже не заклинание, а так, простенький прием. Ну сам посуди, заклятие самую чуточку туманит мозги жертве, заставляя верить, что Дар отделен стеной и главная проблема лишь в том, чтобы развеять наваждение.

Вид у мага сохранялся чрезвычайно задумчивый, поэтому он не обратил внимания на вспыхнувший в глазах ученика интерес.

– Научишь? – с нажимом и исступленной страстью воскликнул Олег.

Айрунг с болезненным стоном поднял глаза к потолку…

Эта таверна отличалась от остальных местных заведений гораздо большим порядком, что могло человека непросвещенного заставить думать всякие глупости про колдовство и магию. Ну а как иначе можно сохранять едва ли не армейскую дисциплину в харчевне, расположенной в пределах видимости казарм пехотного легиона, да еще во время увольнительной?

Но все загадки разрешались очень просто – хозяин привык выполнять обещания, и если он сказал, что крикун и дебошир может рассчитывать только на множество ушибов и переломов, то, значит, так и будет. А поможет ему в воплощении угрозы парочка здоровенных молодчиков, только тем и кормящихся… И больше нарушитель через порог этого заведения не переступит! Память у местного хозяина была хорошая, а слово держал крепко, потому и тянулись сюда все те, кто желал отведать хорошей кухни и посидеть в тихой обстановке, когда у тебя над головой не летают лавки и вокруг не брызжет кровь.

А еще сюда приходили ради хриплого баритона местного певца, с тихим надрывом тянущего старые, забытые в иных местах песни.

О да, мы из расы

Завоевателей древних,

Которым вечно скитаться,

Срываться с высоких башен,

Тонуть в седых океанах

И буйной кровью своею

Поить ненасытных пьяниц —

Железо, сталь и свинец.

Старые, очень старые слова, с тех самых времен, когда маги еще не придумали средства против пороховых зарядов и свинцовый дождь выкашивал ряды бойцов быстрее стрел и арбалетных болтов. А может, даже еще более древние, ведь свинец лили на вражеские рати, атакующие мощные стены крепостей…

К’ирсан тихо сидел, подперев щеку сжатым кулаком и прикрыв глаза. Его любимый столик располагался недалеко от небольшой сценки в глубокой стенной нише. Легкое дрожание огней старого светильника словно бы ласкало утомленную душу человека. Вообще это место не пользовалось большой популярностью в трактире – все предпочитали либо открытые, ярко освещенные столы с приставленными лавками, где удобно сидеть дружными компаниями, либо закрытые кабинеты для любящих уединение обладателей более толстых кошельков. Этот же обособленный, но в то же время расположенный на виду столик не любил никто.

А К’ирсану только это и надо было. Резкие слова песен заставляли откликаться осколки его былого «Я», казалось, давно уже погребенные под цинизмом и ненапускной жестокостью. Они будили воспоминания, заставляли почувствовать себя тем, прежним, который не убивал ради собственной жизни, не избивал осмелившихся не подчиниться… слишком много «не». Жизнь изменилась, и он стал другим, но ведь так хочется вернуться назад! И вот теперь капрал приходил сюда каждую увольнительную и вслушивался в мрачные переливы песен, уносясь мыслями в невообразимое далеко.

Именно здесь, отгородившись ото всех остальных ширмой своих мыслей, он вспоминал – вспоминал отца, маму, брата и сестру. В этом мире он уже начал их забывать, забывать себя. Даже собственное имя уже казалось чем-то чужим, инородным. Он слишком врос в этот мир, оставаясь при этом нелюдимым одиночкой. Опять всплыл в памяти недавний разговор с Терном…

– К’ирсан, я тебя не понимаю. – После обычной ночной тренировки они сидели на краю плаца и отдыхали. – Чего ты хочешь всем этим добиться? Чего ты вообще хочешь от жизни? – В голосе товарища звучало искреннее недоумение.

К’ирсан удивленно вскинул брови, но, вспомнив про неспособность Терна видеть во тьме, спросил:

– Знаешь, вообще-то это я тебя не понимаю. Что ты имеешь в виду?

Согнар шмыгнул носом и пояснил:

– Ты не знаешь, зачем живешь. Пойми, у всех пришедших в легион были на то свои причины, и у каждого есть далекая, окутанная туманом и, возможно, никогда не достижимая цель. А у тебя ее нет. Ты тренируешься как проклятый, ты замордовал свой десяток до умопомрачения, так что они боятся вздохнуть без приказа, а зачем все это… Никто не понимает!

Терн сделал паузу, ожидая хоть какой-то реакции со стороны Кайфата, но тот молчал.

– Все бы нормально приняли, если бы в тебе играла кровь обделенного жизнью бастарда и ты рвался куда-то туда, вверх, – Согнар неопределенно махнул рукой. – Лизал бы задницу офицерам, старался выслужиться, наконец, но ты же ничего такого не делаешь!.. Пусть тебе это не надо, пусть, но ведь и до уровня простых псов войны опускаться не желаешь. Ты живешь сам по себе, без цели и без смысла. Ты всегда остаешься чужаком!

– А может быть, это и есть моя судьба? Быть чужаком. – К’ирсан тогда неожиданно прервал вопросом речь друга, и тот уже не нашел что сказать.

И вот теперь он вновь и вновь мысленно возвращался к тому разговору, ища внутри себя ответ. Терн прав – у каждого есть цель, смысл жизни, мечта в конце концов, а что есть у него? Желание вернуться домой? Или, быть может, накопить деньжат, найти вдовушку повеселей и открыть трактир, как у некоторых солдат, чьи мечтания не отличались оригинальностью. Что теперь важно для него, что?!

В этот момент мокрый нос ткнулся ему в ладонь и тихий, почти собачий скулеж возвестил о чувствах несчастного зверя. Он словно бы говорил: а я, а как же я? И лучик тепла пробился к застывшему сердцу человека, как бывало уже много раз раньше, разгоняя холод одиночества. Очень тяжело быть сорвавшимся с родных мест перекати-полем, потерявшим свои корни и никак не способным прижиться на новом месте.

Но кое в чем К’ирсан себя все же обманывал: где-то там, на задворках сознания, за семью замками лежали воспоминания о тьме и ужасе, о раскосых миндалевидных глазах, заостренных ушах, аромате древних лесов и восьми медальонах. Человек не касался этих воспоминаний, потому как страшился не выдержать напора той темной яростной мощи, что рвалась наружу. В такие моменты куда-то убегали потревоженными призраками одиночество, тоска и боль, уступая дорогу ненависти. Мало кому удается испытать столь всепоглощающее чувство, выжигающее тебя изнутри и подтачивающее запоры воли…

Но рано, еще слишком рано для мести. Месть – это не цель, это основа всего, это то, что заставляет держаться на плаву, бороться и сражаться, и все ради лишь одного сладостного мгновения. И важно лишь правильно выбрать этот момент.

К’ирсан ощутил, как с тихим скрипом подался под его пальцами медный кубок и как струйки красного вина побежали на стол. Капрал с удивлением посмотрел на изуродованную посуду и ритмично задышал. Хватит, надо взять себя в руки!