– Девчонки и Соня, заткните уши!

– Эй, Васильевна! – гаркнул, приподнявшись на цыпочки, Пантелеич. – Кончай выражаться, у меня дитёв полон огород! Ей-богу, будто одна во всей деревне проживает!

– А, Пантелеич, будь здоровенек… – «Страус» выпрямился, оказавшись маленькой сердитой бабкой со сморщенным, как черносливина, лицом, до самых глаз замотанным платком. – Здравствуй, Андрюшенька. Ты с товарищами приехал деду пособлять? Дело, дело, молодец… Ах, собачьи вы выродки, да что ж вы воротите, да хоть бы у вас почернело и отвалилось все ваше поганое…

– Васильевна! – глуша соседкин текст, заголосил Пантелеич. – Да что ты так разоряешься-то? Дети, говорю я, здесь, кончай матюкаться!

– Да как же тута не матюкаться? Гли, опять все разворотили! И чего надо, и кому – не понимаю. Кто ж так картоху-то ворует? Ты воруй, да с разумением, не топчи, не порти! Опять как Мамай по грядкам прошел, да где ж совесть у людев…

Что имела в виду Васильевна, стало ясно, когда заинтригованные зрители подошли ближе. Около трети обширного огорода соседки словно побывало под бульдозером. Высохшая ботва была вырвана как попало и разбросана там и тут, картофельные клубни валялись под ногами и в ямах разной глубины.

– Вредительство одно! – сокрушалась Васильевна. – И Нютка, зараза, не едет! Тебе, Пантелеич, хорошо, у тебе внук сознательный, а у меня – трясогузка. Одни книжки в голове, а чтоб бабке помочь – выкуси!

– Вот что, бабуля, – тут же вник в ситуацию Пашка. – Мы вам щас тут поможем как сможем…

– Взаправду? – обрадовалась Васильевна. – Да ты ж мой голубочек брильянтовый…

– Угу… А вы напрягите память и вспоминайте все про археологов, которые тут летом копались. Все, что помните! Нам очень важно!

– Охти… Чичас… Ох, дай бог памяти… – засуетилась Васильевна, морща лоб и вглядываясь в горизонт, словно там могли нарисоваться вожделенные археологи.

А Пашка тем временем отдал приказ:

– Эй, братва, лопаты в руки и шагом марш! Соня, ты не шагом марш, ты отойди, у тебя Брамс через три дня. А остальные – живо! Я тоже к вам иду. Ох, жизнь наша студенческая… В универе на картошку не послали, так здесь попался… Карма!

К четырем часам вся картошка Васильевны была выкопана и разложена на просушку в огромном сарае. Уставшие пацаны и девчонки переодевались у Пантелеича, готовясь отбывать в город. Соня и Пашка стояли возле хозяйки, которая, сопя от усердия, вспоминала:

– Стало быть, было их три человека. Совсем молоденькие, как Нютка моя. Приехали… Когда ж они приехали-то? Да прямо перед Петровыми днями!

– Перед Петровыми? В начале июля? Поздновато для археологов, – нахмурился Пашка. – Не путаете, бабуля?

– Не! Верно! Я знаю, потому Нютка моя почти в одно время с ими прибыла, а у ней как раз экзаменья закончились. Верно, после июня!

– Значит, трое, молодые, приехали в июле. Как их звали, не вспомните?

– Вот чего не знаю, того не знаю, – закручинилась Васильевна. – Вам бы Нютку спросить…

– А у вас нет ее телефона? Мы бы сами позвонили и узнали.

– Ой, и правда! – обрадовалась бабка и рысью помчалась через огород в избу.

Пашка вдруг заметил, что Сони нет рядом, оглянулся и увидел ее в нескольких шагах, рядом с огородным пугалом, которое Соня пристально разглядывала.

– Ты обратил внимание, какой шедевр? – спросила она, когда Пашка подошел. – Я теперь ночью заснуть не смогу.

С высокой жердины на них таращилось действительно нечто выдающееся. Голова чучела была сделана из набитого тряпками мешка, в который были вставлены белые глаза из пластиковых стаканчиков. На голове высилась ржавая немецкая каска времен Второй мировой, из-под которой торчал клок «волос» – из просмоленной пакли. Чучело мило улыбалось вставными челюстями, заботливо прикрученными проволокой. Одето оно было в драную тельняшку и телогрейку.

– Точно, Гитлер под Москвой! – восхитился Пашка. – А Андрюха, оказывается, творец!

– Васильевна, ты мне его назад отдай! – закричал из-за своего забора Пантелеич. – Самому нужно!

– Да забирай свое страшило, коли жадность одолела, – огрызнулась подоспевшая с бумажкой в руке Васильевна. – Толку от него! Что с им, что без него весь огород разрыли. Вот, касатик, бери, тут все аккуратно прописано, и домашний телефон в Москве, и второй… дебильный.

– Мобильный, бабуля.

– А я как говорю?

Пашка предпочел не вдаваться в долгие объяснения, тем более что юниоры уже стояли возле «Волги» и ругались.

– И как мы, интересно, на заднем сиденье впятером поместимся?! – бушевала Полундра. – Пускай пацаны электричкой едут!

– Поместимся, ничего. – Уставшему Сереге вовсе не хотелось тащиться два километра пешком до станции, а потом еще часа три трястись в вагоне. – Я Натэлу на колени возьму, Юльку – в багажник, а Батона…

– На крышу привяжем, – съязвила Полундра. – Полезай-ка сам в багажник, умный такой!

– Дура, я не влезу!

– Щас спрессую, вмонтируешься на раз-два! – обозлилась Юлька.

– Тихо, братва! – рявкнул Пашка. – В багажнике картошка поедет, вон Пантелеич целый мешок волочит. А теперь все дружно выдохнули и полезли в машину… Ничего, в тесноте, да не в обиде!

Через три минуты толкания, пыхтения и воплей все пятеро действительно разместились на заднем сиденье машины. Причем на коленях Атаманову пришлось держать не Натэлу, а Батона. Серега, ругаясь нехорошими словами, попытался было сбросить лучшего друга на ноги хохочущей Полундре, но безуспешно, а затем скомандовал:

– Трогай, командир!

Пашка включил передачу, и битком набитая «Волга», переваливаясь на кочках, поползла по проселочной дороге.

В Москве были в восемь вечера, продравшись сквозь страшный ливень, заставший их в районе МКАД. Но когда Пашка припарковал «Волгу» у подъезда, дождь уже кончился и лишь вяло постукивал по ветровому стеклу.

– Ну, шелупонь, вы живы там? Не задохлись?

– Живы, – мрачно ответил голос Атаманова. – Снимайте с меня этот БТР, ни вздохнуть, ни охнуть… Чего ржешь, придурок, отваливайся! Фу-у-у… Да вылезайте уже, девчонки!

– Когда можно будет Нютке позвонить? – первым делом поинтересовалась Юлька, выскакивая под дождик.

– Да хоть сейчас, – пожал плечами Пашка. – К кому пойдем?

– Можно к нам, – предложила Натэла. – Мама на спектакле, папа на работе, братья в Сухуми улетели. Я в пятницу от расстройства кучу пахлавы напекла, может, бабушка еще не все съела…

– От какого расстройства? – напрягся Атаманов, которому девчонки из осторожности ничего не рассказали о своем конфликте с «трудихой».

Натэла, которая никогда не умела качественно врать, поспешила юркнуть в подъезд. Подруги побежали за ней. Пашка и мальчишки задержались, вытаскивая из багажника тяжелые мешки с картошкой и сумку с мечами.