— Наверное! — передразнил Василий Васильевич. — Наверное, показалось! Креститься не пробовала, когда кажется?! Зачем ты туда полезла?

— Мне надо.

— Чего тебе там надо?!

— А тебе чего? — вдруг спросила она. — Ты зачем полез?

— А ну тебя!..

Меркурьев сел на ящик и рукавом куртки вытер лицо. Потом содрал куртку с себя и вытер ещё раз, подкладкой.

— Идём, — скомандовал он. — Сейчас дождь начнётся. Можешь? Идти?

Она несколько раз с силой кивнула.

Василий Васильевич крепко взял её под руку — сквозь белые одежды сочился жар, словно у неё поднялась температура, — и повёл по «променаду» в сторону гостиницы.

Тучи надвинулись, проглотили солнце, и далеко над морем словно колыхалась тёмная пелена — должно быть, там уже лило.

К террасе с балюстрадой они поднимались под оглушительный рёв моря. Дверь в гостиную оказалась заперта. Василий Васильевич не сразу сообразил, что открыть ее с этой стороны не удастся, всё продолжал дёргать, пока вещунья не схватила его за локоть.

— Нужно через ту дверь — прокричала она. — Бежим!

Они побежали, но на полпути дождь всё-таки ударил, яростный, плотный, совсем не похожий на унылые осенние дожди.

Белые одежды Антипии моментально намокли, повисли, облепили ноги. Василий Васильевич, толкая её перед собой, добежал до козырька, потянул на себя дверь, и они очутились в вестибюле.

Свет не горел, было темно, как ночью.

— Х-холодно, — простучала зубами вещунья.

Василий Васильевич не отвечал.

За руку он потащил её по коридору — из гостиной сюда проливался неяркий свет, слышались голоса и какая-то музыка, — а потом по лестнице.

— Давай ключ.

— Я не закрывала, — трясясь, выговорила она.

— Это правильно, — одобрил Меркурьев.

В её комнате он сразу зажёг все лампы, прошёл в ванную и пустил горячую воду. Девушка стояла посреди комнаты и дрожала. С лица на белую мокрую ткань её наряда капали жёлтые капли, как видно, тот самый тональный крем стекал, которого у неё была тонна.

Так она говорила.

— Марш в ванную, — приказал Меркурьев. — Мне надоело с тобой возиться!..

Она побрела в ванную, на ходу разматывая с головы платок, тоже совершенно мокрый.

Василий Васильевич дождался, когда за ней закроется дверь, и отправился к себе.

В своей комнате он пристроил на батарею мокрую куртку — рыбий мех не подвёл, внутри куртка была лишь чуть влажной. Один о другой стащил ботинки и пошвырял их к стене.

Коньяк, лимон, чай, сахар. Какие ещё есть средства спасения?

Меркурьев сроду не принимал никаких таблеток и, как все мужчины, был твёрдо убеждён, что любые лекарства вредны для здоровья и отчасти даже опасны. Во-первых, они наносят непоправимый ущерб печени. Во-вторых, могут привести к импотенции. В третьих, лекарства принимают только старики и мнительные барышни.

Может, спуститься, разыскать Нинель Фёдоровну и попросить хоть аспирин? Импотенция Антипии вряд ли угрожает, а вот воспаление лёгких — возможно!

Василий Васильевич немного постоял, раздумывая.

Прямо сейчас звать Нинель он не станет — она примчится, начнёт хлопотать и больше ни за что не оставит их наедине, а ему хотелось расспросить пострадавшую девицу.

Он натянул на голые ноги сухие мокасины, стянул через голову влажную футболку и нацепил вчерашнюю тёплую кофту, мягкую, заношенную и от этого особенно приятную, сунул в карман узбекский лимон и вытащил из комода бутыль коньяку. Где-то у него были ещё узбекские орехи — калёные, крупные, не похожие на те, что продавали в Москве, он разыскал в вещах увесистый бумажный пакет.

Я всё разберу, мысленно пообещал он себе и Асмире и отправился в соседний номер.

Вода в ванной не шумела, но в комнате никого не было. Для верности Василий Васильевич заглянул за выступ стены — кровать была пуста, только сидела среди подушек коричневая обезьяна с грустной мордой.

Меркурьев включил чайник, сразу успокоительно зашумевший, закрыл дверь на балкон и задёрнул штору.

Чайник вскипел, Меркурьев успел выпить почти кружку, когда в ванной зашевелились и на свет божий показалась Антипия — нет, Мура, вот именно, Мура!..

Она была белая, с покрасневшими глазами и носом, с двумя глазами — третий смылся, — в халате и носках.

— Это я, — сказала она с порога и шмыгнула носом.

— Садись, — велел Меркурьев. — Я тебе чаю дам. Аспирин есть?

Она уселась на краешек кресла, ссутулила плечи и сунула ладони между колен.

Василий Васильевич проделал все необходимые манипуляции — при этом он хмурился и громко сопел, чтоб она видела, слышала и понимала, как он ею недоволен, — и поставил перед ней чашку. В янтарном огненном чае колыхался круг узбекского лимона.

Он уселся напротив, подождал, пока она отхлебнёт, и спросил грозно:

— Ну? Я жду объяснений.

— Ну, я пошла на маяк, — заговорила Мура. — Лезла туда, лезла! Мне лестницы противопоказаны, я всё время падаю. Папа говорит, что-то с глазомером, не могу правильно расстояние оценить. Папа говорит, что есть такая особенность мозга, и людям вроде меня нельзя машину водить, они всё время будут попадать в аварии. А всё потому, что мозг неправильно достраивает! То есть глазной нерв передаёт в мозг информацию, которую тот должен обработать, а обрабатывается она с погрешностью. Вот я, например, три-дэ фильмы тоже не могу смотреть. Все кричат — смотри, смотри, муха летит, сейчас на нос мне сядет! А я не различаю никакого объёма, я вижу плохую картинку, плоскую и размытую. Папа говорит…

Мурин папа Меркурьеву надоел.

— Ты пошла на маяк одна или с папой?

Она моментально заткнулась и уставилась на него. А потом сказала хмуро:

— Одна. Без папы.

— И что там произошло?

— Я забралась на площадку. Стала смотреть вниз, голова у меня закружилась. Я высоту не переношу, отошла от края, мне правда страшно было! Что-то там валялось, то ли бревно, то ли камень, я не рассмотрела, повернулась, споткнулась и упала.

— И что дальше?

— Дальше… ничего. Дальше помню, что ты меня трясёшь и орёшь.

Меркурьев помолчал, вспоминая.

— На площадке не было ни бревна, ни камня. Я точно тебе говорю! Там даже птичьего помёта почему-то нет! Ты что, упала на ровном месте?

— Да не на ровном! Я споткнулась!..

— Обо что?

— Я не помню! Что-то на полу валялось!

— Обо что ты ударилась?

Мура попила из кружки, сосредоточенно скосив глаза, потом сказала: