Он шёл по песку довольно долго, ноги стали уставать, и очень хотелось остановиться, куда-нибудь сесть и сидеть долго-предолго, как вдруг на мысу он увидел маяк совсем с другой стороны!

— Ты даешь, Василий Васильевич, — себе под нос пробормотал Меркурьев. — А ещё тёзка знаменитого артиста, и все барханы в Бухаре тебе известны.

Он повернул в ту сторону и пошёл. Ноги заплетались и путались. Как это он так промахнулся?! И часы-компьютер, выходит, промахнулись тоже?…

— Ва-а-ся-я! Э-гей!..

Меркурьев приставил руку козырьком ко лбу и посмотрел. Стас радостно махал ему со стороны моря. Меркурьев вяло помахал в ответ. Он так устал, что даже дышал тяжело.

— Здорово, Вася! Откуда идёшь?

Он показал, откуда именно.

— Так там ничего нет, — удивился Стас. — Я все окрестности знаю. Если в ту сторону идти, сначала будет пляж, километра три, а потом обрывы начинаются. А больше ничего!..

— Я упражняюсь, — сказал Василий Васильевич, вспомнив утро, свою тренировку и как Саня решил «Скорую» вызвать, чтоб его спасти от смерти. — Набираю форму.

— А, — сказал Стас уважительно, — ну, в таком случае Бог в помощь.

И они вместе пошли в сторону маяка. Резиновыми сапогами Стас загребал песок, ветер закручивал маленькие песчаные вихри и сразу же разрушал и раздувал их.

— Эта Лючия хороша, да? Я таких в жизни не видел.

— И я не видел, — согласился Василий Васильевич.

— Как ты думаешь, кто она? Ну, чем занимается?

Меркурьев прикинул, чем может заниматься такая женщина. Получалось, что чем угодно — писать картины, играть на скачках, музицировать на виолончели — в общем, простыми, понятными, приземлёнными делами.

— Чем она может заниматься, — произнес он с досадой. — Ничем. Вариантов два: она жена богатого мужа или дочь богатого папаши.

— Вот, — обрадовался Стас. — Я тоже так думаю! Хорошо бы муж, конечно.

Василий Васильевич взглянул на него:

— Почему? Ты же за ней ухлёстываешь!

— То-то и оно, — вздохнул Стас. — Ухлёстываю. А вдруг она поведётся?

Меркурьев ничего не понял:

— Так это ж хорошо? Если поведётся. Или ты ухлёстываешь, чтобы вызвать у неё отвращение?

— Да не-ет, — сказал Стас энергично. — Ну, смотри, я за ней ухаживаю, она ведётся, у нас романчик, секс, то, сё. Потом я уезжаю в Москву, а она здесь остаётся. Если у неё есть муж, всё в порядке. А если нету? Начнутся претензии, слёзы, не бросай меня, мы созданы друг для друга, всякое такое. Оно мне надо?

— Не надо! — горячо воскликнул Василий Васильевич.

— Провинциальные красотки только в провинции и хороши.

— А она провинциальная?

— Наверняка, — сказал Стас убеждённо. — Слушай, Вась, а ты сам за ней не собираешься приударить?

Меркурьев промычал нечто неопределённое.

— Нет, скажи. Если собираешься, я тогда отступлюсь. Вон за Кристинкой поухаживаю, тоже ничего девочка. Чего нам время зря терять! У тебя отпуск длинный?

— У меня отпуск только начался.

— Ну, всё равно. Так не собираешься? Ухаживать?

Меркурьев посмотрел на Стаса. Тот вышагивал рядом, щурился от солнца и время от времени трогал свою бороду, словно проверял, на месте ли она — как всякая новая вещь, борода не давала владельцу покоя.

— Как ты думаешь, — спросил Меркурьев, оставив вопрос с ухаживаниями открытым, — кто мог у Кристины кольцо попереть?

Стас фыркнул:

— Без понятия. А ты?

— И я не знаю.

— А может, никто и не пёр? Вон Лючия говорит, что цена ему, кольцу этому, грош в базарный день. Может, Кристинка сама его припрятала и панику подняла? Просто так, для веселья.

— Да, — согласился Василий Васильевич. — Чего не сделаешь веселья ради! А почему Лючия с ходу объявила, что кольцо грошовое, мне совсем не понятно. Зачем она это сделала?

Стас удивился:

— Так она же сказала, что разбирается в камнях!

— Вот именно.

— Ну, значит, она знает, что говорит.

— Я ничего не понимаю в камнях, — признался Василий Васильевич. — Но даже мне очевидно, что камень настоящий, кольцо старинное и дорогое. Мы его все в руках держали и рассматривали!

Стас подумал немного:

— И чего ты там рассмотрел?

— Изумруд огранён так, что играет и переливается при любом освещении. Стекляшку так огранить нельзя.

— Откуда ты знаешь, Вася?

— Из химии, — буркнул Меркурьев. — Из школьного курса. Раздел «Природные минералы». А Лючия сказала — сувенир из китайской лавки! Зачем?

Стас пожал плечами.

— Ну, ей показалось, должно быть.

— Должно быть, — согласился Василий Васильевич. — Или она сказала это специально.

— Это что значит?

Василий Васильевич пожал плечами. Он и сам пока не понимал.

— Ты в лес ходил? — спросил он после паузы. — Захарыч говорил, там развалины какие-то интересные.

— Не хожу я в лес, — ответил Стас быстро. — Чего там делать? Сыро, темно. И какие там могут быть развалины? Небось дом заброшенный, и все дела. По области таких домов сколько хочешь. От немцев ещё остались. Я как-то в старинный форт лазил, вот там интересно. Решётки, переходы, колодцы какие-то. Говорят, в одном таком форте янтарная комната спрятана. Её ведь так и не нашли.

Они немного поговорили про янтарную комнату, потом Стас сказал, что пойдёт пиво пить — наверх уходила шаткая металлическая лесенка, очень крутая. Если по ней подняться, объяснил Стас, выйдешь прямиком в посёлок.

Меркурьев пить пиво отказался — не потому, что ему не хотелось, а потому, что пугала лестница почти что в небо, и проводил Стаса глазами.

— Как же, — пробормотал он себе под нос. — В лес он не ходит!

Когда Стас пропал за поворотом лестнички, Василий Васильевич побрёл дальше и через какое-то время добрался до маяка.

Облака придвинулись ближе, лёгкие, ажурные, розовые полосы, освещённые солнцем. Он остановился и стал рассматривать маяк, задрав голову.

Оттуда, с верхней площадки, свалился несчастный Ванюшка. Как он забрался во-он туда, где сидит на поручнях большой белый баклан? Один, ночью и сильно выпив?!

Меркурьев, преодолевая себя, полез по камням к подножию маяка.

Море шумело у него за спиной шу-уф, шу-уф, и вроде бы поднимался ветер. По крайней мере здесь он был гораздо сильнее, чем внизу на пляже.

Василий Васильевич обошёл маяк кругом. Вон полощется на ветру полосатая лента, ею было огорожено место, где лежал труп. Вон следы шин «Форда», их ещё не окончательно замело песком. Вон дверь с перекладинами, которая, казалось, сто лет не открывалась, а на самом деле открылась очень легко.