Девушка выздоровела, а сосед простудился, заболел воспалением легких и… умер.

Так вот, лежу я в больнице с двусторонним воспалением легких и вспоминаю этот рассказ. Сначала легкое недомогание, мы на это обычно плюем, потом – небольшая температура, а через неделю так прихватило на работе, что сразу увезли в больницу. Сделали рентген и пожалуйте – двустороннее воспаление легких, двадцать один день на больничной коечке!

Ну, конечно, в хозрасчетном (благо есть возможность) отделении, в котором наша медицина на уровне мировой. В смысле цен. Ну, и удобно, конечно: один в палате, телевизор, холодильник, сестрички ласковые.

Мне, конечно, было не до сестричек. Я смотрел в окно. А из окна я видел дерево, причем нижнюю его часть, так как замечательное хозрасчетное отделение размещалось в цокольном помещении больницы.

Смотрю я на дерево, а вижу бомжей, которые собирают бутылки и остатки еды. Если кто не знает, то обычно в больницах уставшие от жизни больные люди, отличающиеся, как правило, завидным аппетитом, выбрасывают объедки, окурки и, безусловно, винные бутылки (не с пустыми же руками больного навещать!)… в окно. Это нормально: не тащиться же через весь коридор в туалет!

Итак, смотрю я на дерево. Вспоминаю рассказ О. Генри, его нелегкую судьбу: болезнь, тюрьма, потом популярность. Только дошел до самых захватывающих мыслей о том, сколько у него было женщин, как вижу, что-то непонятное летит сверху и цепляется за ветку моего дерева. Я сначала подумал, что кусок перчатки хирургической из операционной, а потом присмотрелся – презерватив!

«Ничего себе! – думаю. – Вот кто-то развлекается! То ли врачи, то ли больные!»

Такая тут тоска накатила! Что я болею, а на дворе лето, что никому я не нужен, что сам я, как этот использованный презерватив, лечу по жизни, а где, как и за что зацеплюсь, найду свой последний приют, не ведаю.

Я вспомнил, как стеснялся покупать презервативы в аптеках, как старался дождаться, чтобы в очереди к провизору никого не было (или хотя бы девушек), как, смущаясь, называл их «изделиями» или просто негромко говорил: «Дайте вот это», и показывал пальцем на витрину.

Я думал о том, насколько полон жизни этот кусочек латекса и в то же время, сколько жизней он загубил на корню.

Кто этот неведомый палач, который легко, одним движением руки ответил бедняге Гамлету: «Быть или не быть?»

Стресс был настолько сильным и так мобилизовал все силы моего организма, что к удивлению и сожалению врачей (платил-то я за коечку исправно) меня вскоре выписали.

На следующий день я договорился с главным врачом больницы и прислал мастера, который поставил сетки на все окна!

Андрюха «откинулся» в самом начале весны. Воздух свободы был влажным и приторным. Около машины, которая ждала его у ворот «зоны», стояли сильно постаревшая за эти три года мать, подельник Жека и Зойка.

Андрюха молча обнял встречающих и сел на заднее сиденье, следом проскользнула Зойка, села рядом, сверкнула карими глазами и положила свою горячую ладонь на его колено. Жека расположился за рулем, мамаша, суетясь и кудахча, устроилась на переднем сиденье. Смысл того, что она говорила, до Андрюхи не доходил, зато знакомый с детства запах пирогов, которые мамаша стала доставать из сумки, включил в его очищенных и отдохнувших за три года мозгах ретро-слайд-шоу.

Вот он, учительский сынок, начитавшись книг о романтиках и авантюристах, идет матросом на учебный парусник, который за два месяца морской жизни делает из мальчика мускулистого юношу с крепкими плечами и мозолистыми руками.

Вот его новый дружок Жека показывает карточные фокусы и врет, будто где-то в Латинской Америке есть специальная школа для карточных шулеров и карманников.

Вот через месяц после возвращения домой он получает год условно за драку и расстается с мечтой о мореходке.

Вот Митяй, авторитетный вор, обучает его и Жеку азам «карманной тяги» в родном городе, а не в какой-то там Латинской Америке.

Вот, когда нервное напряжение искусной работы с людьми (вернее с их кошельками) не снимается даже приличной дозой ежевечернего алкоголя, игла входит в его удобную вену чуть ниже мощного бицепса.

Вот, после «Трактира на Пятницкой» и Пашки Америки, он таким же манером знакомится с Зойкой, вернув ей «отработанный» Жекой кошелек.

А вот и крепкий опер без лица, который берет Андрюху не «на кармане» (он успевает сбросить портмоне очкастого «лоха», который, стоя в битком набитом автобусе, умудрился задремать), а на дозе, оказавшейся при нем.

Зойка… Она любила Андрюху и поначалу пыталась помочь ему «спрыгнуть с иглы» и «завязать».

Андрюха привозил ей из «командировок» дорогие подарки, одевал «как куколку» и шептал в их долгие и жаркие ночи, что как только он накопит на машину и квартиру, то тут же «завяжет». Только так, увы, бывает в сказках, а не в жизни.

Зойка… Зойка сама «села на иглу» и они вместе бродили по Млечному Пути, гуляли по облакам, путая дни и ночи, которые из жарких стали огненными.

Андрюхе «сиделось» очень тяжело. Поначалу «кумарило», ломка была, словно его расчленяли, а «вертухаи», глядя на его мучения, только смеялись и били резиновыми палками. Он был в «отказе» и поэтому не вылезал из карцера.

Андрюхе здорово повезло, что его «учитель» Митяй был на «зоне» «смотрящим». Благодаря ему Андрюха выжил.

Когда «ломка» прошла, а от Андрюхи остались кожа да кости, навалилась тоска. Хоть в петлю, хоть «вскрывайся».

Однажды он увидел на небе красную точку. Эта далекая пылинка Вселенной (может быть, Марс?), вернула его к жизни. Он начал много думать.

О Вселенной и Мироздании. О воле и «зоне». О людях. О Митяе, Жеке и мамаше. О Зойке.

Зойка… Если он «соскочил» (а он «соскочил»!), то и она сможет.

Они будут счастливы! У них будет много детей! Они будут бродить по лунным дорожкам, как когда-то по Млечному Пути!

Машина подъехала к панельной «хрущевке». «Пацаны» ждали у подъезда.

Обнялись, пошли «на квартиру». Мамаша попросила соседей помочь, и стол ломился от «бухла» и «жрачки».

Андрюха взял Зойку за руку, зашел в свою комнату, закрыл дверь, прислонившись к ней спиной, и…

Нет, конечно, он изголодался по ее телу за три года воздержания, но…

Андрюха начал говорить. Все, что накопилось в нем за это время, превратилось в слова любви, нежности, убеждения и мольбы.

Андрюха говорил долго и горячо, а Зойка слушала его, кивала и плакала, пока в дверь не начали настойчиво стучать, приглашая к остывающему столу.

Алкоголь, домашняя еда, «базары»… Туман Млечного Пути обволакивал Андрюху все плотнее.

Вот мамаша принимает украдкой таблетки, вот Жека по-хозяйски обнимает Зойку за плечи, что-то шепчет ей на ухо, и они уходят, вот Зойкино радостное лицо и странно суженные зрачки глаз…