Ну, что тебе рассказать… Отец мой был 1887 года рождения и, когда вернулся с Гражданской войны, женился на какой-то женщине. Но после родов она умерла, и отец остался вдовцом с маленьким ребенком на руках. Тогда отец женился на моей маме. Она была сирота, воспитывалась тетками, и когда ей исполнилось 20 лет, ее выдали замуж. Первым родился я, и за мной еще пятеро.

Семья у нас крестьянская, и когда в 1929 году началась коллективизация, отца решили назначить бригадиром в колхозе. Как-то он рассказывал: «Прихожу на работу, а один не пришел, мол, не могу. Другой тоже не может, третий якобы заболел. Хорошая погода стоит, работать надо, а людей нет… Да еще всех лошадей забрали на конный двор, коров на ферму. Я посмотрел на все это и подумал – нет, я здесь со своими пацанами погибну…» Тогда отец устроился на железную дорогу и 27 лет там отработал. Прожил 71 год и умер. Как сказала мама: «Напрочь износился…» А мама прожила 90 лет, а я и того больше. Никогда бы не подумал, что столько проживу…

Ну что еще про себя могу рассказать? В нашей троицкой школе окончил 7 классов, а дальше у меня выбора, можно сказать, и не было. Отец, считай, один работает, а маме с детьми тяжко было. Очень тяжко. Поэтому я обязан был идти работать, чтобы помогать семье.

Поступил в Перми в школу ФЗО (фабрично-заводского обучения) при заводе имени Ленина. Это пушечный завод – знаменитая «Мотовилиха». Окончил эту школу, но только начал работать, тут война началась…

– 22 июня помните?

– Отлично помню. Мы с ребятами сговорились и еще в субботу поехали на Каму порыбачить. На остров один. А в воскресенье днем возвращаемся, идем по берегу и слышим, как люди обсуждают: «Война… Война…» Мы не поймем: «Какая еще война?» Потом смотрим, у клуба имени Свердлова, у пруда, там кинотеатр «Горн» работал, очень много народу собралось. Думаем, что такое? Оказывается, это ребята пришли записываться на фронт. Целая очередь добровольцев.

И вот представь, вчера в магазине еще все было, сегодня все есть, а завтра ничего не стало. Карточки еще не ввели, а магазины уже позакрывали. В продуктовые такие очереди, что надо в списки записываться. Конечно же, в народе смута, тревога, что там дальше нас ждет… А уже где-то с осени, наверное, мы стали работать по 12 часов в день. Я вначале в монтажном цехе работал, а потом в сборочном. Пушки и лафеты собирал.

А где-то в конце 1941 года мне первый раз пришла повестка. Прихожу к начальнику цеха: «Вот…» Он ее прочитал, в шкаф положил и говорит мне: «Работай спокойно – у тебя бронь!» А уже чувствовалась нехватка квалифицированных рабочих. Тем более работал я усердно. Еще до войны даже премию выдали – 250 рублей. По тем временам, чтобы пацану такие деньги дали, это не просто так. Пошел, костюм себе купил.

Через какое-то время опять повестку получаю, но с ней такая же история. Опять он ее в шкаф положил. Я говорю: «Как же так? Там же сочтут, что я уклоняюсь. Меня трибуналом судить будут!» – «Работай давай, у вас бронь!» Но в конце лета 42-го опять получаю повестку и решил, что пойду. Мы же все, молодые ребята, действительно рвались тогда на фронт.

Подхожу к начальнику цеха, но повестку ему не отдаю. Держу в руках: «Прочитайте, но я вам ее не отдам!» Он глянул, а на ней жирно вверху написано: «Немедленно явиться в военкомат!» То есть не просто явиться, а в течение дня. «Ладно, смену только доработай!»

И после работы я пошел в военкомат. Он тогда находился на Ивановской. А поздно уже, часов десять вечера. Хорошо, трамвай № 1 ходил. Единственный маршрут на весь город. От сада Свердлова до Перми-Второй. На нем до Ивановской и доехал.

В военкомате показал повестку. И старший лейтенант с тремя кубарями в петлицах вдруг как начал на меня кричать: «Да что это такое?! Вы почему уклоняетесь от явки в военкомат? Да кто за нас, Сталин, что ли, воевать будет?!» Это я дословно запомнил. «Да при чем тут Сталин, – отвечаю. – Вы меня спросите, почему я не являлся? Я же не просто не хотел, я работал!» Тут секретарша ему говорит: «Надо ему выписать повестку явиться завтра утром». Я говорю: «Завтра не приду!» Он прямо ошалел: «Да как это так – не приду?» Я объясняю: «Мне карточки надо отоварить». – «Семья отоварит». – «У меня нет никого, я один!» Мама-то в селе осталась, а здесь, в городе, я у дяди жил. Стою на своем: «Не отоварив карточки, не поеду! С чем я поеду-то?» Тогда он ей говорит: «Ладно, выпишите ему направление на отправку на такой-то день». Тут я ему говорю: «Прежде чем так бурно на меня давить, вы бы хоть разобрались. Я ведь у вас допризывную подготовку проходил, в списках значусь». А у нас на «Мотовилихе» тогда работал аэроклуб, и многие ребята учились там. Вот почему из 47-й школы, что на Восстания, сразу восемь Героев Советского Союза вышло? Потому что почти все летчики и этот аэроклуб окончили. Один из них, кстати, Сережа Куфонин – мой дальний родственник. Их три брата было: Василий, Георгий, Сергей, и все в этом аэроклубе учились. Там, где сейчас стадион «Молот», тоже стадион стоял, только он назывался «Зенит». Там парашютная вышка работала. В общем, я тоже хотел поступить в аэроклуб, но подвело зрение. Говорю им: «Я же когда по зрению не прошел, сколько ходил, в танковые войска просился. Чем кричать, лучше направьте меня в танковое училище!» И он меня услышал. Включил в группу из четырех человек, которую отправили в Челябинск.

До Чебаркуля доехали, а там нас хотели перехватить в какую-то дивизию. Мы ни в какую: «Мы в танковое училище едем!», показываем пакет с документами.

А в Челябинске все очень быстро было. И обучение, а танки прямо шлепали. На занятия придем: голодные, холодные, невыспавшиеся. Старший лейтенант матчасть объясняет, как увидит, что мы задремали, командует: «Встать! Сесть! Встать! Сесть! Так, продолжаем занятие дальше!» И предупреждает: «Сосед соседа локтем толкайте, не дремать!» А на завод ходили, там какую-то черновую работу выполняли.

– На кого вас учили?

– На командира орудия тяжелого танка, нас же всех на тяжелые танки готовили. Поэтому Т-34 тоже изучали, но постольку-поскольку. В основном изучали КВ. И вождение, и стрельбы, все как положено.

– И как ощущения от вождения КВ?

– Ну, по сравнению с Т-34, конечно, тяжелее. А в принципе одно и то же. В физическом плане тяжело, но я был парень здоровый, мне это не составляло особых усилий, и водить я любил. Тем более на КВ-1С поставили новую коробку передач, с демультипликатором. Там и первая скорость, и замедленная. Она на фронте здорово выручала, если попадал в трудную ситуацию.

А свою первую машину мы получили прямо на заводе. Представь, на конвейер заезжает только корпус, и при тебе его собирают до самого конца. Один мужик, а с ним трое пацанов начинают собирать подвеску. Дальше – ленивец, звезду, все, что снаружи. И вот я вспоминаю, как этот старичок говорил: «Мы, сынок, по 12 часов эти железные гробы собираем. Тяжело…» А мы лишь в самом конце подключались, гусеницы из траков собирали.

В общем, где-то в марте 43-го закончили обучение, получили машины и думали, что сразу поедем на фронт. Но нас вначале привезли в танковый центр под Москвой. Там на переформировании стоял 13-й Гвардейский Отдельный танковый полк прорыва. Ну, как полк, из-под Ржева и Великих Лук фактически один штаб только и вышел… И вот мы приехали и пополнили этот полк. Приняли гвардейскую присягу, проводили обучение, на стрельбы сходили, а уже бывалые танкисты рассказывали нам о том о сем.