газете появилась статья с кричащим заголовком «Русские чиновники воруют детей». Фабула заметки была правдивой, ни слова вранья. Но статья – это же не анализ мочи, тут важны не факты, а интонация, ракурс подачи. Это и есть профессионализм. Поэтому журналисты получают неизмеримо больше тех, кто делает анализ мочи.

Итак, статья. В ней рассказывалась слезоточивая история из серии «нравы русских». Дело было так: жила-была бедная русская семья, крестьянка и муж-строитель, и было у них много детей. Государство им почти не помогало, потому что, качая нефть, власти думают только о своих доходах. И позарился на их дочь зарвавшийся русский чиновник. Хочу, говорит, себе такую дочь. Беспредел, конечно, но на то это и Россия. А девочка эта слаще морковки ничего в жизни не видела, вот и пошла к ним, нелюбимым, в полон. Первый раз авокадо в своей жизни попробовала. Ребенок, что с нее взять. Чиновник этот совсем плохой оказался. Там все плохие, но этот – особенно. Воровал-воровал, пока его не разоблачили. От горя он скончался. А девочка эта оказалась в ужасном положении. Вернуться в семью взяточника она не может, это претит ее гражданской позиции. Пользоваться деньгами взяточника не позволяет совесть. А в бедной деревенской семье ее забыли. То есть возвращаться ей некуда. И денег на обучение в американском университете у нее нет, ведь она в силу своей исключительной сознательности не может платить за обучение ворованными деньгами. Девушка вынуждена вернуться практически в никуда, хотя в Америке ей очень нравится, потому что тут нет казнокрадства, кражи детей и вообще все по закону. Ну и красивое фото: Вероника с грустной улыбкой, но полным надеждой взглядом всматривается в свое будущее. Как-то так.

Статья наделала много шума. Ее перепечатали в более солидной газете и даже сняли репортаж для телевидения. В университете начались волнения. Студенты требовали от администрации поддержать русскую студентку, попавшую в сложную жизненную ситуацию. Особенно импонировало то, что она могла бы втихушку оплатить свое образование ворованными деньгами, оставшимися после смерти беспринципного чиновника, но презрела эту возможность. Посчитала недопустимым осквернить университет грязными деньгами.

Вероника все рассчитала верно. Тема коррупции в России была в моде в нынешнем политическом сезоне. А тут не просто коррупция, а вседозволенность русских чиновников, отрывающих детей от груди матерей.

Через неделю университет предложил русской студентке финансовую помощь в размере, покрывающем расходы на обучение и проживание в кампусе. Вероника благосклонно приняла это предложение. Ректор облегченно вздохнул.

Илона оставалась в счастливом неведении. Дочь порадовала ее сообщением, что все проблемы разрешились и она остается в США. «Умница, вся в меня», – порадовалась Илона. И вспомнила, как давно, как будто в другой жизни, Родион говорил: «Как Вероника на тебя похожа!».

Прошло несколько лет. Оказавшись без мужа и без денег, Илона стремительно старела. Время забирало назад все подарки, сделанные ей природой.

Единственной радостью оставалась Вероника. После университета дочь нашла приличную работу, обзавелась молодым человеком, урожденным американцем, дело шло к свадьбе.

Илона каждый раз надеялась, что дочь пригласит ее к себе. И, не афишируя, изучала в Интернете, как обстоят дела с получением американской визы. Даже английский язык пыталась учить. Правда, память стала дырявой, и новые слова проваливались в нее, как мелкие камушки сквозь крупное сито.

Но Вероника не звала. «Ей не до меня, вот будет свадьба…» В этот момент мечты уносили Илону в далекую Калифорнию: яркое солнце освещает рослые пальмы, а под ними она, Илона, из последних сил держится на высоких каблуках и непременно в шляпке.

Илона подходила к шифоньеру, открывала его и перебирала дряблыми старческими руками милые сердцу наряды. Шляпки хранились на верхней полке и были прикрыты полиэтиленом от пыли. Иногда Илона доставал их, примеряла и удивлялась, что они стали как будто слегка велики. Волосы поредели, вот шляпки и полезли на глаза. «Надо купить новую», – не сдавалась возрасту Илона.

Она мечтала о новой шляпке и попивала кофе, когда раздался звонок. Это был тот редкий случай, когда звонила Вероника.

– Мам, у нас тут новость: мы с Майклом поженились! – Вероника, судя по голосу, была счастлива.

– Когда? – ахнула Илона.

– На прошлой неделе. Ну, мы скромно: его родители, наши общие друзья, пара его коллег….

– А я? – вырвалось у Илоны.

– Мам, ну зачем тебе мотаться? Это же очень далеко. Полная смена часовых поясов, что вообще-то вредно. И потом, ты себя неуютно чувствовала бы… – Вероника запнулась. – Тут все по-другому.

– По-другому – это как? – протолкнула комок в горле Илона.

– Ну… твой яркий маникюр, эти высокие каблуки, наряды, шляпки… Понимаешь, тут это все не носят. Ты бы в своей шляпе как пугало была. Не сердись, это же все мелочи. Главное, что я счастлива. Пока, бай-бай.

Короткие гудки рвали мир вокруг на мелкие кусочки. Они кружились вокруг Илоны как конфетти, беспорядочно облепляя ее со всех сторон. Вот мелькнула картинка, как Вероника, еще девочка, затаив дыхание, примеряет ее шляпу. Не успела рассмотреть, какую именно, но уже новая картина стоит перед глазами. Крупный горох на платье мамы Любы и такие же крупные красные пятна на ее лице, и горошины слез в глазах. А за спиной цветут георгины. Почему в деревнях так любят георгины? Но не успевает она подумать об этом, как память вынимает из архива давно забытую Зину, квартирную хозяйку, которая жалуется на Любиного петуха. Петух почему-то начинает кричать голосом Родиона Аркадьевича, что все коллеги сволочи продажные, что его подставили. Но петуха смывает река. По ней, как баржи, плывут пачки денег. Илоне очень любопытно, куда же впадает эта река. Она успевает только разглядеть оттопыренный карман следователя, но река пропадает. Новая картина теснит воображение. Вероничка, совсем юная, заливисто хохочет и подбрасывает в воздух нарядную шляпку Илоны и парусиновую панаму мамы Любы с отвисшими полями. Шляпы падают прямо на лицо Илоны, прижимаются к ней как ласковые чудовища, не дают дышать. Она пытается освободиться, судорожно сдирает их, но шляпы словно прилипли. Воздуха не хватает, совсем нет воздуха, очень страшно и очень больно.

* * *

Через несколько дней соседка Илоны забила тревогу, и сантехник из ЖЭКа, сделав три предупредительных звонка, грубыми зубилами раскурочил замок ее квартиры.

Илона сидела в своем любимом кресле, кофейная чашка валялась у ее ног. Кофе успел высохнуть, оставив траурный след на безупречном ковре. Перед бывшей красавицей был распахнут шифоньер. Наряды и шляпки молча прощались с хозяйкой.

На лице Илоны застыло недоумение, она как будто спрашивала: «Как же так?»

Никто не мог дать