– Влад просил тебе передать, – говорит Оля.

– Какой милый, – говорит Ксения, хотя «милый», конечно, странноватое слово, такой во сне приснится – не проснешься от ужаса. – Кто это?

– Какой-то мексиканский бог, – говорит Оля, затягиваясь сигаретой из длинного мундштука. – Влад ездил туда в прошлом году, навез себе кучу всякого барахла. Но это, говорит, настоящая вещь, не фальшак.

Ксения указательным пальцем гладит чуть ноздреватую каменную поверхность. Интересно, это майя или ацтеки? В школе она читала о том, как у ацтеков пленники сражались деревянными мечами с по-настоящему вооруженными ацтекскими бойцами, а майя считали: чтобы мир продолжал существовать, нужно несколько раз в год приносить богам щедрые кровавые дары. Во время ритуальных жертвоприношений по ступеням пирамид ручьями лилась кровь. Если это в самом деле настоящий мексиканский божок, ему покажется детскими играми все, что он увидит в Ксениной спальне.

– Мне пришло смешное предложение о сотрудничестве, – говорит Оля. – Какая-то частная фирма хочет разместить у нас рекламу. Они организуют исторические экскурсии в Тулу.

– Они считают, что наш сайт – это правильный таргетинг? – хихикает Ксения. – Они ничего не путают?

– Смейся, смейся, – говорит Оля, – ты знаешь, что за экскурсии они организуют? Пытки времен Ивана Грозного! Ну, посетители, типа, осматривают Кремль, и тут стрельцы замечают воришку, пытавшегося стянуть кошелек у одного из экскурсантов. Его ведут в подвал и…

– Да ладно! – говорит Ксения. – Ты врешь!

– Послушай, они забили своим спамом весь Рунет, все уже знают эту прекрасную историю. Обещают показать исконно русские пытки – плетью, клещами, огнем, кипящим маслом и расплавленным воском на голое тело…

– … и четвертование, – добавляет Ксения. Оля смеется.

Когда испанцы захватили Мехико, они четвертовали всех верховных жрецов. Сегодня уже не выяснить, пытали они их в поисках золота или просто одурели от бойни, которая творилась на улицах города. Но, может быть, думает Ксения, жрецы сами хотели такого исхода, потому что знали: это последняя кровь, которая будет пролита на ступенях священной пирамиды, последний шанс отсрочить конец света.

Хрестоматийные истории о замученных пионерах-героях как-то прошли мимо Ксении, и образ юных комсомолок, с наполненными собственной кровью пористыми чашами грудей, никогда ее не возбуждали. Один из ее кратковременных доминантных партнеров оказался поклонником НБП, нацистской атрибутики и «Ночного портье». Возможно, он и был хорош в постели, но черная кожа, мертвая голова и фуражка с высокой тульей всегда вызывали у Ксении приступ веселья, прочно перебивавшего любое эротическое возбуждение.

Вместо голой Зои Космодемьянской на окровавленном снегу, Ксения с раннего детства представляла себе индейского жреца, уже лишенного рук и ног в предсмертном экстазе на каменной площадке священной пирамиды. Он забывает о боли и в последний момент воскрешает в своем сознании времена расцвета его народа – цивилизации, исчезнувшей без следа, как исчезают нерожденные дети, выплюнутые из кромешной тьмы материнской утробы, как исчезла Левина жена, как исчез сегодня и сам ресторан, где когда-то отмечали их свадьбу.

– А еще, – продолжает Оля, – ко мне обратилась ассоциация помощи женщинам, страдающим от домашнего насилия. Хотят, чтобы мы бесплатно сделали им страницу на сайте.

– А эти к нам какое имеют отношение? – спрашивает Ксения.

– Говорят, что домашнее насилие и маньяки-убийцы – два лица одного и того же мужского садизма. Унижение женщины в семье и убийство где-то в лесу – звенья одной цепочки. Ну и так далее.

Ксения почему-то вспоминает, как Влад кричал: «Оля, принеси лед!» – и мексиканская статуэтка сразу тяжелеет в руке.

– Сделаем им страницу, – говорит она, – не проблема. Надо же помочь сестрам-женщинам. Но я бы посоветовала им учить карате и ушу.

– Я бы посоветовала им получить хорошее бизнес-образование, – смеется Оля, – и пойти годик поработать. Это опыт пострашнее карате и ушу.

– А что тот человек, – вспоминает Ксения, – про которого ты меня спрашивала, помнишь? Будешь с ним работать?

Оля качает головой.

– Я еще не решила, – говорит она, – мои партнеры не оставляют мне выхода. Если так пойдет дальше, они развалят бизнес к весне.

– Понимаю, – говорит Ксения, но на самом деле – не понимает, потому что как бы ей ни хотелось разбираться в бизнесе, она всего-навсего успешный журналист, может быть – неплохой IT-менеджер и успешный профессионал в тех областях, где, слава богу, и не надо знать о бизнесе.

Они уже выбрали десерт, ждут, пока принесут кофе, и тут Оля решается и говорит:

– Знаешь, кажется, я залетела.

Вот это новость, думает Ксения, и спрашивает, какая задержка, а потом задает вопрос, на который уже знает ответ: Да, конечно, от Олега, ты же знаешь, а потом спрашивает, знает ли он, и Оля говорит: Да ты что, я еще ничего не решила, потому что она хорошая девушка из интеллигентной ленинградской семьи, не какая-нибудь Люся в мешковатых свитерах и джинсах в обтяжку, которая чуть что сразу волокет мужчину в ЗАГС, а потом в утробный ресторан, где, как зародыш в матке, разбухает новая ячейка общества, чтобы потом все это исчезло без следа. Нет, Оля еще ничего не решила, потому что она не хочет разбивать семью, да Ксения подозревает – просто не сможет ее разбить: мужчины не уходят к любовницам, с которыми встречаются четыре года, вместо этого они заводят новых, начинают встречаться с другими девушками, которые умеют лучше предохраняться и не позволяют сперматозоидам сливаться с яйцеклетками во внутренней тьме, чтобы потом набухать там зародышем новой жизни.

Нет, говорит Оля, я еще ничего не решила, я боюсь одна воспитывать, не справлюсь, но, может, я все-таки оставлю, потому что мне уже тридцать пять, и не факт, что будет еще один шанс, а Олега я все-таки люблю, и если будет мальчик, он будет на него похож. И когда она говорит об этом, Ксения кладет свою руку с не знающими маникюра ногтями на благоухающую, ухоженную Олину кисть и легонько гладит ее, говоря: Что бы ты ни решила, я буду с тобой, и только тут замечает, что в другой руке все еще сжимает мексиканскую статуэтку с квадратными глазами и оскаленной в пол-лица улыбкой.

Ксения, Ксения, Ксения, повторяет про себя Алексей, поднимаясь по лестнице подземного перехода. Люблю, люблю, люблю. Так странно говорить это слово. Сколько раз он слышал его на двуспальных кроватях гостиничных номеров, в подъездах, где гулко хлопают входные двери, на незапертых чердаках, где холодный осенний ветер, сколько раз со спокойной улыбкой смотрел он в глаза, ждущие ответного «люблю» – и ни разу не сказал этих слов. А теперь повторяет про себя, как мантру: ксенияксенияксениялюблюлюблюлюблю. Теперь он знает: никогда не угадаешь наперед, как приходит любовь, худенькой девочкой с вечно растрепанными волосами, с обкусанными ногтями на хрупких руках, с кристальным звоном льда в начальственном голосе. Ты будешь встречать ее каждый день, и внутренний голос не скажет тебе: «смотри, это твоя любовь, твоя судьба, кровь в твоих жилах, все твои да, и все твои нет, это главное, что случилось с тобой за последние десять лет», а если и скажет, то ты не поверишь, и будешь, как и раньше, говорить, включая компьютер, «привет», и, выключая компьютер, – «пока», и так просидишь с ней в одной комнате полгода, еще не зная, что это будет значить для тебя. А потом ты легко соблазнишь ее, и за эту обманчивую легкость ты будешь расплачиваться через несколько недель, когда наконец-то поймешь. Будь с собой честен, ты был хорошим любовником множеству женщин, но ты никогда не любил их, ты, наверно, хороший, но довольно холодный человек, что уж тут врать, это от Бога, ничего не поделать. Тело, чтобы стареть вместе, дети, чтобы вместе растить, золото рыжих волос, серебро ранней седины, десять лет вместе, вечность впереди, милая Оксана, прости, прости, что так случилось со мной. Я этого не хотел, а если бы знал, то не стал бы в тот вечер врать тебе, говорить Нет, Оксаночка, я еще задержусь. Паша хотел обсудить со мною один спецпроект. Буду дома – все расскажу. Что рассказать, Оксана, что рассказать, если даже эти слова, которых ты не слышишь, уже неправда: потому что даже если бы я знал, я бы все равно обнял в такси, поцеловал в подставленные губы, поднялся на лифте в квартиру и там занимался любовью, все еще думая, что занимаюсь сексом. И через две недели, когда бы мы запустили проект, я бы посмотрел на нее опять, и опять, как в прошлый раз, увидел бы растрепанные волосы, худые плечи, подведенные помадой властные губы, хрупкие руки с обкусанными ногтями – и снова задохнулся бы от нежности. Милая Оксана, прости, что так получилось, я надеюсь, ты никогда не узнаешь об этом.