Через пару дней поведала девушка Феофилакту свои мучительные раздумья. Тот согласно затряс тощей бородкой, книжку забрал, вручил новую.

Высокодуховные встречи продолжались всю весну. И всю весну Маринка глотала поучительные книжки одну за другой. И в электричках читала урывками, как только все вагоны «пробьет», и на конечных станциях, в ожидании следующего поезда, и дома, на сон грядущий, для утишения душевной смуты. И как-то ярче ее жизнь стала, радостней, надежда в ней появилась, что ли. Только надежда на что?

Теперь не с гордостью она посылала родным деньги, а со стыдливым смирением (чтобы левая рука не ведала, что творит правая). И уже собиралась креститься, думая о предстоящем дне как о светлом празднике, после которого вся жизнь пойдет по-другому, светло, красиво, радостно…

Однажды шла она по вагону с дневной выручкой и остатками товара в сумке. Поздно уже было, за окном расплывались синие кляксы деревьев, убегали назад черные тени придорожных поселков, тонули в чернильной темени дома, расцвеченные желтыми искрами фонарей.

– Три тыщи штучка, десять – кучка, в кучке четыре штучки, – оттарабанила весело, чтобы понравиться покупателям.

Но народ в вагоне попался квелый, брал плохо. Компания подростков, что цедила пиво, вольготно развалясь на скамейках, и громко хохотала, стала было задирать девушку. Но та не ответила, прошла побыстрее мимо, опустив голову, – чтобы не связываться.

Скрывшись от неприятной компании, Маринка присела на лавке, пересчитала выручку. «Негусто, но и на том тебе, Боже, великое спасибо», – прошептала смиренно и тайком перекрестилась. Раскрыла книжку, впилась жадными глазами в текст. Задумалась над прочитанным.

Вот Владимир Соловьев пишет, что человечество когда-нибудь превратится в богочеловечество. А как оно превратится, если ни Бога ни черта не знает и знать не хочет? Вот взять хоть Мурмыш. Там и церкви-то никогда не было. Там вместо церковной возвышенной архитектуры над окрестностями властвует торжественный шпиль заводоуправления, а вместо Бога – водка. Как же народ спасется, если он не знает, чем ему нужно спасаться? По мысли Соловьева, именно «София», душа мира, всечеловеческая мудрость, поднимет тварь земную до Бога. А где народу набраться мудрости? Только одна водка и дает ему мудрость. В Мурмыше – водка, а в Москве – деньги. Везде разные боги.

Да и вообще, неужели так-таки каждый человек когда-нибудь станет богочеловеком? И этот сидящий напротив нее алкоголик с сизым носом? И безбровая старушенция, алчно поглядывающая на ничейную бутылку в проходе? И размалеванная девица в юбке, длина которой опровергает последние жидкие сомнения в характере ее профессии? И Игореша? И Чалый? И Мутноглазый с Напарником? И грубая Катька? И Витька-пятновыводитель? И даже она, Маринка? Все они станут богочеловеками? Что-то не верится!

Решила девушка поделиться своими сомнениями с Феофилактом. Вспомнила его редкую бородку, светлые усы – и неожиданно зарделась. Поймала себя на том, что думает о нем не столько как о своем духовнике, сколько как о мужчине. Отмела грешные мысли – решила, что это ее дьявол соблазняет. Проговорила в уме молитву об очищении от греховных помыслов и избавлении от змея искусительного. И засомневалась тут же в существовании вышеупомянутого змея… Какой змей может быть, если хуже змея человека его кровные сородичи грызут?

– Ой, конечная! – спохватилась поздно. Пора выходить. Подхватила сумки, побежала в тамбур.

Дружная компания уже перекочевала туда из соседнего вагона. Горланя, парни ввалились в узкое пространство прохода, запалили сигареты.

– А, вот она! – воскликнул один из приятелей с глумливой радостью. – Эй, белобрысая, дай шоколадку!

– Три тысячи, – тихо ответила Маринка, оглядываясь в поисках путей отступления.

Но шпана уже обступила ее со всех сторон. Со всех сторон ее теснили омерзительные рожи, пивной кислый запах распространялся из гогочущих ртов. Их было пятеро или шестеро… Главарь – невысокий парень в красно-белом шарфе, наглый, уверенный.

– А ты дай бесплатно! – наступал он, бесстыже скалясь. Точно чувствовал свою силу и безнаказанность в стае.

– Ребята, пустите, а? – жалобно промычала Маринка. – Мне выходить.

– Гони шоколадку, тогда отпустим, – усмехнулся главный, прижимая девушку в углу.

Маринка беспомощно оглянулась. В вагоне – только три старушки, пьяненький дед с рюкзаком да еще несколько боязливых пассажиров. Никто не придет ей на помощь, никто не хочет связываться со шпаной. Ведь эти подонки и пырнуть могут…

Пришлось отдать только что открытую пачку. Лучше потерять часть, чем все.

– Ого, вкусненько! – Шоколадка исчезла в смрадной чавкающей пасти. – А что у тебя еще есть?

Жадные руки вырвали матерчатую сумку.

– Что пристали к девушке, а ну, отпустите! – вступился было пожилой мужчина у окна.

– Ты чё, мужик, поговорить хочешь? Пошли, выйдем! – Главарь вызывающе опустил руку в карман, будто собираясь вытащить нож.

Защитник нехотя отвернулся к окну, смущенно бормоча что-то насчет бандитов, безобразий и «куда милиция смотрит».

– Ребят, пустите, а? – еще раз жалобно выдавила из себя Маринка. – Я спешу.

– А мы нет! А ну, пошли в тамбур.

В тамбуре ее вновь прислонили к дверям. Поезд гремел на переезде, сбивчиво отстукивая колесами сердечный ритм.

– Выворачивай карманы!

– Гони все!

– Чё-то мало, всего тридцатка!

– Ребя, у нее в лифчике бабки припрятаны!

Маринка сопротивлялась, когда холодные жадные руки лезли за пазуху, но против пятерых поделать ничего не могла и только жалобно скулила, сгибаясь пополам.

Электричка замедлила ход, остановилась. Двери с шипением растворились.

– Патруль ментов! – выкрикнул парнишка, который стоял на стреме. – Тикаем!

Мазурики отшвырнули свою жертву и гурьбой вывалились на перрон.

Маринка осталась в тамбуре, испуганная, ограбленная. Исчезла дневная выручка, исчез товар. Только книжку философа Владимира Соловьева грабители не тронули. Зачем она им, в самом деле?

– Что вы видите?

– Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, едет поезд… «Кто много терпит в земной жизни, тот удостоится блаженства в бытии загробном…»

– У вас есть соник, звук? Что вы слышите?

– Я должна зарабатывать деньги. Зарабатывать деньги, зарабатывать деньги, зарабатывать…

– Мы стерли эту грамму, не надо к ней больше возвращаться.

– Надо зарабатывать деньги…

* * *

Опять подошло время отправлять почтовый перевод, а Маринка еще не собрала сумму, которую сама себе назначила для посылки. И это ее расстраивало. Деньги, предназначенные к отправке, хранились в садовом домике, под расшатанной гибкой половицей. Вряд ли дачные воры догадаются обчистить подобную развалюху!