Опять же черноморские проливы, если сможем воплотить вековую мечту и забрать их под себя, укреплять придется. А это не один десяток батарей.

Впрочем, проливы можно будет закрыть, разоружив большинство черноморских батарей и перебросив орудия на Дарданеллы. Потому что, если у нас будет полный контроль над Дарданеллами, никакой береговой артиллерии на Черном море нам на хрен не надо… Хотя я бы на это не ставил. Проливы мы сможем подгрести под себя в один-единственный момент — когда англичане будут, во-первых, очень сильно в нас нуждаться, во-вторых, очень сильно заняты. Очень-очень. Настолько сильно, что не сумеют сразу же организовать удар по России чужими руками. То есть только в рамках мировой войны. Иначе — никак. В Средиземноморье они нас не пустят НИКОГДА!..

Д-д-д а-а-да-а-ах-х-х-х!

На этот раз фуражка, которую подал мне старший смены моих телохранителей, с некоторых пор сопровождавших меня постоянно, у меня не слетела. Потому что я последовал примеру Старжевского и придержал ее рукой.

— Долго вы еще здесь собираетесь пробыть? — спросил я конструктора, когда слух восстановился.

— Да еще пару дней, — отозвался он. — Хочу дострелять лейнеры до голых стенок и рассчитать кривую падения точности и увеличения рассеивания.

Я усмехнулся. Один выстрел из четырнадцатидюймовки практическим снарядом обходился мне в двести тридцать рублей. Соответственно, полный залп всей башни — в семьсот. Что, конечно, было куда меньше, чем если стрелять боевыми, где один-единственный снаряд стоил дороже, чем полный трехорудийный залп установки практическими снарядами, но и это было немало. А вся программа испытаний, с учетом замены лейнеров и транспортных расходов, встала мне почти в миллион рублей. Хотя эта сумма включала и побочные расходы — на разработку и постройку специальных восьмиосных сочленных вагонов-транспортеров стволов для перевозки по железным дорогам грузов весом до ста пятидесяти тонн. Такие вагоны я потом собирался использовать для поставок комплектов установок в любые точки страны. Так что часть затрат себя несомненно окупит. Но все равно я был, вероятно, единственным человеком в стране, способным потратить такие деньги на испытание и доводку до ума системы вооружения. Да и в мире таковых было раз-два и обчелся — Крупп, Армстронг… может, кто-то из американцев, и всё. Французы, например, потянуть такую сумму уже были не способны.

Д-д-да-а-да-а-ах-х-х-х!

— Ну ладно, заканчивайте и возвращайтесь. По возвращении в Магнитогорск жду вас у себя. Поговорим о перспективах. Здесь, как я вижу, у вас все в порядке, так что меня больше волнует запуск в серию нашего второго дуплекса для армии.

Но еще раз пообщаться с Николаем Георгиевичем в ближайшее время мне было не суждено. Потому что, едва я добрался с полигона в Магнитогорск, меня тут же нашла телеграмма от государя, срочно вызывавшего меня в Санкт-Петербург.

Первый раунд переговоров с англичанами закончился ничем. Я был включен в состав делегации, поскольку часть предложений, привезенных британскими дипломатами, касалась флота, и потому начало переговоров наблюдал, так сказать, из партера.

Перво-наперво англичане высокомерно пообещали нам забыть обо всяких ограничениях на тоннаж и состав российского военного флота, каковые ранее они же и требовали соблюдать. Более того, они сообщили, что готовы построить для нас несколько дредноутов. На что я, скучающе глядя в потолок, заявил, что нас вообще-то все устраивает и большой броненосный флот нам в общем-то не особенно нужен. Согласно принятой не так давно (и под вашим давлением, господа, кстати) военно-морской доктрине мы собираемся обходиться легкими силами и береговыми батареями. Англичане слегка поднапряглись. Им был нужен наш флот, причем дредноутный, для того чтобы немцы хотя бы часть своего флота постоянно держали против нас в Балтийском море. И чтобы в эту самую часть непременно входили и несколько современных дредноутов. В противном случае никакого существенного превосходства Гранд-флита над германским «флотом открытого моря» им, англичанам, было не видать. А еще им были нужны наши заказы. Очень нужны.

Поступаться своими интересами хотя бы на йоту англичане не хотели, так что следующие несколько дней они, отстав от меня, активно уговаривали Николая с Извольским,[29]упирая на то, что русскому флоту пора снова величественно воссиять среди самых грозных военных флотов мира. Чему, естественно, без самых новых, самых современных, самых могучих дредноутов британской постройки не бывать. Николаю-то что, принял разок главу британской делегации да кивнул в мою сторону — вон, мол, генерал-адмирал есть, с ним и разговаривайте, он у нас по флоту главный, и я дяде полностью доверяю. А вот Извольскому пришлось туго. Тем более что Витте стоял насмерть и деньги на закупку дредноутов у англичан выделять отказывался. Как, впрочем, и на постройку дредноутов для русского флота на наших собственных верфях. В чем я его активно поддерживал. Верфи вполне загружены, корабли строятся, причем крупные, а что не боевые, так и ладно. Персонал-то сохраняется, а как придет время строить боевые — так и начнем.

В пустопорожних разговорах прошел весь июнь, после чего переговоры было решено прервать, и английская делегация отбыла для консультаций. Зато тут же примчалась французская.

Когда британские джентльмены нехотя выказали желание пообщаться с русскими насчет союза, во французских высших кругах началось почти несдерживаемое ликование. Ибо заключение этого соглашения переводило мечты французов о возвращении Эльзаса и Лотарингии из неких отвлеченных планов в самую что ни на есть реальность.

Суммарный промышленный потенциал нового союза, которому французы уже дали название Entente — «Согласие», в память о прежнем l'Entente cordiale — «Сердечном согласии», кратковременном англо-французском союзе 40-х годов XIX века, превышал таковой у стран Тройственного союза в два с половиной раза. Суммарный флот — в два раза. Численность сухопутных армий… м-да, с этим пока было не очень. Если у французов с немцами после проведения мобилизации по числу штыков был паритет, то мы с англичанами вместе едва закрывали Австро-Венгрию. Наша армия в настоящий момент насчитывала всего семьсот тысяч человек, и по мобилизации мы могли развернуть максимум полтора миллиона. Нет, ежели просто посчитать по головам призывной контингент, то у нас вообще выходило чуть ли не шесть с лишком, но вот только всю эту массу людей можно было охарактеризовать словосочетанием «пушечное мясо». Потому как даже из тех семисот тысяч, что имелись у нас под ружьем в настоящий момент, действительно подготовленными были только тысяч двести пятьдесят. Это если считать с артиллерией и пулеметными ротами. Всех остальных нужно было учить и учить. Но мы уже второй год уверяли союзников, что вскоре закончим военную реформу и начнем активно наращивать армию. Так что французы надеялись, что и с сухопутными войсками мы Тройственный союз вскоре превзойдем не менее чем вдвое…

И вот вдруг такой облом — англичане с русскими не смогли договориться!