на дворе. Оно на дворе, а я дома побуду. Грушу помолотить можно, поотжиматься, перекладина опять же в нашей комнате с недавних пор. Трицепс, он отжимания любит, а бицепсу перекладину подавай!

— Миш, тебя к телефону! Приятный женский голос! — Отец не может просунуть голову в комнату как все, ему обязательно надо проорать на всю квартиру ту мысль, которую он хочет донести до кого-то из нас. И поделать с этим ничего нельзя, таким отец уродился.

— Алло?

— Привет, Мишка! Какие планы на вечер?

— Привет, Ирчик. Ну я, значит, поем, потом почитаю, ополоснусь перед сном. А потом надену пижамку и лягу спать. Про пижаму подробно рассказывать?

— Иди ты со своей пижамой! То есть пошли погуляем!

— Просто так? Без цели и без мороженого?

— Ага. А то вечер, снег такой пушистый идет, а одной гулять скучно.

— Приставать не будешь?

— Боишься, Корчагин?

— Боюсь.

— Правильно боишься. Буду.

— Ну тогда я не смогу тебе отказать. Во сколько и где встречаемся?

Записывать особо нечего, дорогой мой дневник. Тем более, что ты просто пачка листков и понять меня не можешь в принципе. Так что поверь на слово — мы гуляли по притихшему под снегопадом городку и смотрели на кружащиеся снежинки, а самых наглых я ловил ртом. Это гораздо приятнее, чем ловить мух, потому как снежинки здорово тают на языке и не имеют противного вкуса. После них нет нужды старательно отплевываться. Что мы еще делали? Я читал стихи, какие вспоминались в голове, а Ирка их впитывала. Процесс чтения совсем небыстрый, у меня с запоминанием текстов не очень всё здорово, так что стихи проходили сквозь меня медленно и со скрипом. Но будем считать, что это такая манера исполнения лично у меня. Медленно и с аффектацией, с паузами на каждой строке. Кому не нравится- тот путь не слушает.

— Миш, а чьи стихи?

— Да я помню, что ли? Слова запомнить, и то проблема, а ты говоришь, авторов!

— Не твои?

— Вот точно не мои, я не по этой части. За стихи сейчас не платят.

— Какой же ты пошляк! Сначала читаешь такие красивые строки, а потом: «Не платят». Разве так можно?

— Ир, да по-всякому можно. Нет таких канонов, которые установлены раз и навсегда. Даже боги показания меняют под давлением улик. А чего говорить про правила и нормы поведения. То голым ходить нормально, как в Древней Греции, то надо заматываться по самые уши, то можно надевать мини-юбки, но только девушкам.

— Скажешь тоже! Это частный случай. Раньше тканей не было, вот и ходили голые. А так-то неприлично.

— Ага. Без штанов нельзя, но на пляже можно. Так всегда и во всём. Нормы устанавливают с разной целью, но никогда на веки вечные. Вот и я разный в разные моменты.

— Это ты точно сказал. Ты разный бываешь. То противный, то наоборот'

23 января 1982 г

Прогон пьесы (моей пьесы, черт возьми!) я не смотрел — у нас в это время было сочинение по литературе, так что и пытаться откосить не было смысла. Не с этим учителем, не с такими отношениями. Валерка Арзамасцев поставил ребятишкам музыку, согласовал с ними длительность музыкальных тем. В два магнитофона это было несложно — его развалина плюс школьный катушечник смогли заменить компьютерную программу-редактор музыки. А то, что при перезаписи падает качество… не в нашей ситуации про него говорить. Не в этой эпохе, не в Союзе. Что называется, здесь не спрашивают, какое в баре есть пиво. Если есть — это уже победа мечты над суровой действительностью.

«Весьма рад, что на самом спектакле побывать удалось. Действие происходило в актовом зале, а в качестве зрителей были приглашены только ученики начальной школы — и уже зальчик под завязку. Так что любопытствующие учителя, они же члены жюри конкурса, стояли около стеночки с левой стороны зала. И Пашкин четвертый 'Б» выступал вторым. Как я понял, по плану в пятницу спектакль давали четвертые классы и один пятый, а остальные — в субботу. И подведение итогов тоже в субботу.

Смотреть спектакль из-за кулис, где я стоял с магнитофоном, было интересно. Вероятно, даже еще интереснее, чем из зала. Тут своя атмосфера и свои приколы. Выступление «моего» класса было достаточно коротким, всего на семь минут, под хронометраж пришлось даже ужать пьесу. Уж больно дети, а точнее девочки хотели изобразить бальные танцы в своих шикарных костюмах. Но при этом действо оказалось ярким настолько, что я даже малость опешил. И точно не ожидал, что королевский шут сможет пройтись по сцене «колесом» как заправский акробат. Да и массовка не подкачала, что костюмы, что танцы были весьма уморительны и от души! А палач так вообще душка. По ходу пьесы у него от старательности помялся картонный топор на длинной ручке, так что он периодически взбадривал своё оружие как повисший цветок. И это, я пишу без всяких пошлых намёков. Цветок значит цветок!

Финальная сцена закончилась, и зал буквально взорвался аплодисментами. Мало того, несознательные зрители стали кричать «Мало! Хотим дальше!» Но дальше у нас не было. Для фурора хватило и семи минут, а полноценный спектакль нам с Пашкой никто не заказывал.

Вечером Пашка еле дождался родителей с работы. Мне кажется, что если бы я его не успокаивал, то он так и умер бы от нетерпения. Мне пришлось сто тридцать три раза подтверждать — да, выступили просто отпадно! Да, ты не напутал слова. Да, да отстань ты уже!

— Что, Михаил, вот прямо овации? Погоди, Павлик, пусть Миша расскажет, он это наблюдал со стороны, ему виднее. — Мама Вера раз за разом прокручивала сегодняшнее выступление младшего сына, используя нас с ним как источник сигнала. Папа Дима наблюдал со стороны и почти всё время молчал, только лыбился довольный. Как же — он правильный отец, подружил сыновей, принял участие в подготовке выступления ребенка, внес решающий вклад в создание