Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты останешься на ночь. Мы с тобой должны почтить память твоей матери хотя бы такой малостью.
– Боюсь, мы по-разному оцениваем долги, которые у меня могут быть перед этой семьёй, отец.
Я ожидал, что он обрушит на меня силу своего гнева, но основную тяжесть его ярости приняла на себя Шелла.
– Теперь ты понимаешь, дочь? – спросил он, свирепо глядя на неё. – Ты всегда молишь и просишь меня помириться с ним, в точности, как просила твоя мать. Вы обе снова и снова твердили: «отцовский долг».
Он с такой силой ткнул в мою сторону указательным пальцем, что я инстинктивно потянулся к застёжкам футляров с порошками.
– А как насчёт его долга? Ке-хелиос ни разу даже самую малость не побеспокоился об интересах нашего дома.
– Это не совсем справедливо, – небрежно заметил я. – Я приложил все усилия, чтобы подкопаться под них везде, где только можно, отец.
Три татуировки на его предплечьях вспыхнули с новой силой.
– Потому что я это допустил. Бене-маат настаивала, чтобы я дал тебе свободу бродить по свету, чтобы я позволял тебе притворяться аргоси, или изгоем, или в какие там ещё клоунские игры ты предпочитаешь играть. Нынче вечером им придёт конец.
Я открыл клапаны своих футляров.
«Что ж, всё очень быстро обернулось по-настоящему скверно».
– Отец, пожалуйста… – выпалила Шелла.
Я заметил, что она часто начинает эту фразу, но никогда её не договаривает. Сестра посмотрела на меня, умоляя проявить благоразумие и отступить. Возможно, она была права. Во время своих путешествий я понял: мир никогда не бывает достаточно большим, чтобы уйти от своей семьи. Но это не значит, что нельзя хотя бы попытаться.
Я низко поклонился отцу, потом сестре.
– Ну, всё было восхитительно, как всегда, Ке-хеопс, Ша-маат. А теперь желаю вам обоим спокойной ночи.
Я повернулся, чтобы уйти, но, потянувшись к дверной ручке, не сумел её взять. Я попробовал во второй раз. В третий. Под каким бы углом я ни пытался ухватить ручку, даже если я пробовал попасть мимо неё в любом заданном направлении, мои усилия заканчивались лишь тем, что я снова и снова стукался кончиками пальцев о твёрдую дверь. Отец обычно пользуется железными связывающими чарами. К магии шёлка он прибег для того, чтобы вывести меня из себя.
– Хватит сбивающего с толку заклинания, отец.
Я услышал за спиной предательский гул заклинания щита.
Теперь Ке-хеопс контролировал шёлковое заклинание замешательства и одновременно сжимал вокруг себя огненный кокон. Ни один из сотни магов не может такое проделать. То был его способ показать мне: сколько бы трюков я ни выучил в своих путешествиях, каким бы хитрым себя ни считал, он всё равно может меня одолеть, и всегда сможет.
«Он ждёт, что ты попытаешься взорвать его порошками, – предупредила холодная, расчётливая часть моего сознания. – Для него ты просто капризный ребёнок, готовый закатить истерику».
Но отец просчитался. Он ошибся, выбрав фамильный атенеум для нашего маленького воссоединения. Подбросив вверх красный и чёрный порошки и создав пальцами соматические формы, я направил бы заклинание не в него, а в стеклянные ящики, где хранились самые ценные тексты нашей семьи. Человек, одержимый собственной родословной, не может просто стоять и смотреть, как уничтожаются артефакты его предков. У отца не осталось бы иного выхода, кроме как расширить свой огненный щит, чтобы закрыть им половину комнаты, и это заставило бы его отбросить шёлковое заклинание замешательства.
– Брат, нет! – крикнула Шелла, явно догадываясь, что любой трюк, который я прячу в рукаве, вряд ли улучшит наши с отцом отношения. – Наш народ в опасности! Теперь мы должны думать, как одна семья!
– Спасибо, но я предпочитаю собственную семью, – сказал я, воспользовавшись вмешательством сестры, чтобы незаметно провести рукой по потайному карману рубашки и достать монеты кастрадази. – Возможно, вы её помните. Сумасшедшая аргоси, которая любит побеждать засранцев джен-теп, и двухфутовый пушистик, обожающий после пожирать их глазные яблоки. Наверное, для всех нас будет лучше, если я уйду прежде, чем они начнут меня искать.
Я повернулся, чтобы уйти, но шёлковое заклинание замешательства между мной и дверью оставалось таким же сильным.
– Значит, сегодня будем танцевать, отец? – спросил я.
«Сначала финт с порошками, – подумал я. – Потом метнуть полдюжины стальных карт. Метить в глаза. Он прикроет их своим щитом, но это даст тебе время вытащить монеты. Он никогда не видел, как я ими пользуюсь. Ослепить его, потом привязать монету «беглец» к остальным картам, бросить её и использовать хаос острых как бритва кусков стали, летящих по воздуху, чтобы…»
– Видишь, как он вызверился на меня? – спросил сестру Ке-хеопс. – Как я могу доверить будущее нашего народа тому, чьё единственное желание – доказать, что он может меня победить?
– Скажи ему! – крикнула Шелла. Я не был уверен, к кому она обращается, пока она не схватила отца за руку – совершенно безумный поступок, когда мы меряемся силами. – Перестань контролировать своего сына и объясни ему, что с нами происходит!
«Она дала мне преимущество, – подумал я. – Он застигнут врасплох. Если я правильно рассчитаю время, то смогу его одолеть».
Я заколебался, что было самоубийством для меткого мага, стоящего лицом к лицу с Верховным магом.
Но Шелла ещё не закончила.
– А теперь, отец, – сказала она (её слова сочились редким вызовом), – скажи своему сыну правду, или, клянусь, я тоже уйду из дома.
Осознает ли она, что татуировки вокруг её предплечий полыхают так ярко, что нас с Ке-хеопсом ослепляет игра света? В воздухе было столько магии, что она разрушала его заклинание щита, не говоря уж о головной боли, из-за которой у нас обоих могла потечь кровь из глаз и ушей.
«Ты настолько сильна, сестра?»
– Хватит, – наконец произнёс Ке-хеопс, поднимая руки и уничтожая свои заклинания.
Он подождал, пока Шелла втянет обратно свою магию, и только потом встретился со мной взглядом.
– Тогда пусть он услышит правду, и увидим, намерен ли твой брат спасти наш народ, или же его упрямое равнодушие станет причиной нашей гибели.
Мой отец – крупный мужчина. Высокий, крепко сложенный. Несгибаемое железо в его осанке невольно заставляет чувствовать себя маленьким, когда ты находишься в одной комнате с ним. Однако сейчас он ссутулился, опустив глаза, и впервые стал похож на простого смертного.
– Я… Я не совсем уверен, с чего начать, – сказал он. Глубокий баритон, который раньше заставлял дребезжать окна моей комнаты, если я не слушался, был чуть громче шёпота. – Может, легче будет тебе показать.
Он шагнул за стол и достал из-под мантии маленький кожаный мешочек вроде тех, какие приносил в покои Шептунов.