Я всего лишь товар. Иннели даже не составила себе труда обмануть, сделать вид, что привлечена чем-то другим, наконец, притвориться, что влюблена. И ведь, получила бы всё то же самое, но совершенно даром! Но зачем? Перед товаром не притворяются. Товар просто покупают.

Настала пора продаваться?

Нырнуть в складки лавейлы. Левой рукой скользнуть по тонкой, но плотной талии, добраться до ручейка позвоночника, устремиться вверх по тропинке между лопаток, почти к основанию шеи, но остановиться в ложбинке и надолго обосноваться там, подушечками пальцев поглаживая и успокаивая раскалённые нити. Правой рукой спуститься вниз, медленно подтягивая подол, собрать ткань в пучок, отодвинуть преграду, коснуться шелковистой кожи и некогда выученным и запомненным навсегда движением поймать напряжённое бедро. Прислушаться к ритму чужого дыхания, становящегося всё чаще и отрывистее, чтобы убедиться: всё сделано правильно. Продолжить странствие пальцев по просторам тела, знакомым и неизведанным одновременно. И ответить на настойчивую просьбу припухших губ...

— Странно... Мне казалось, что и целоваться вы должны уметь просто замечательно.

Желание во взгляде сменилось лёгкой растерянностью, обидной для меня. Но вполне заслуженной и ожидаемой.

— Увы, госпожа, мне подвластны не все искусства.

— Впрочем, мне было нужно другое. И я... довольна. Весьма.

В кожаном кошельке серебристо звякнули монеты.

— Этого будет достаточно?

Три «орла»? Что же выходит, за ублажение женщин я могу получать втрое больше, чем за умения, которыми действительно хочу гордиться? Мир несправедлив. А может быть, и наоборот. Может быть, предложение Иннели — знак, что мне следует забыть о своих прежних притязаниях и плыть по течению? Среди отбросов, правда, но и к дурному запаху привыкаешь...

— Маллет, зайди к хозяйке!

О, вот и Харти вернулся. Только выглядит гораздо бледнее, чем до ухода.

— Что-то случилось?

— Да какой там! Поболтать хочет. Ей же скучно, как и любой незамужней женщине!

Хорошо, иду. Но надеюсь, купчиха не уподобится благородной даме и не станет искушать меня. Потому что боюсь, не смогу устоять, поддамся соблазну жизни в опочивальнях богатых и одиноких женщин, как мне прочила Таира. И тогда уже окончательно потеряю себя.

* * *

— Соблаговолите присесть и подождать.

Вежливость, обходительность и скучающее спокойствие — похоже, именно три эти черты считаются самыми главными при наборе на службу в Городскую стражу. По крайней мере, и старший офицер патруля, предложивший мне остановиться и предъявить к досмотру сумку, и дознаватель, удалившийся для общения с заявителем, вели себя безукоризненно. Ни тени грубости. Ни намёка на оскорбление. А ведь если верить рассказам, которые приносят с улицы мои двоюродные братцы, стражники только и делают, что бьют и прочим образом получают удовольствие от страданий людей, обвинённых в преступлениях. У меня нет особых причин сомневаться в словах родственников, но возможно, с магами не каждый рискнёт применить силу. Даже находясь под защитой властей.

Я покорно примостился на стуле. Дверь кабинета закрылась за дознавателем, подарив мне тишину и одиночество в ожидании... Чего-то нехорошего. Впрочем, а можно ли надеяться на лучшее, если тебя задержали по обвинению в краже? Теперь стоит думать, насколько тяжёлым окажется приговор. Или не думать. В самом деле, от меня уже ничего не будет зависеть: как захотят, так и осудят. А вот необходимость потерять неопределённое количество времени удручает. Не успею же поработать с железом, как следует... И заказ пропадёт. Дядя будет недоволен. Но конечно, и слова не скажет. Как всегда. Только молчание иной раз хуже крика.

А за окном небо постепенно начинает розоветь закатом. Стыдливым или бесстыдным, каждый выбирает на свой вкус. Лишь бы не кровавым...

— Торопитесь куда-то?

О, дознаватель вернулся. Положил на стол бумаги, снял и пристроил на спинке кресла форменный камзол, расстегнул ворот рубашки, потянулся, расправляя плечи.

— Тороплюсь?

— Ну да. Смотрите на небо с таким сожалением, будто что-то не успели сделать.

Наблюдательный господин. Впрочем, наверное, ему и положено быть таким. Довольно молодой, но уже выслужился до хорошего чина. Или купил? Скорее всё же первое, потому что глаза у мужчины умные. И усталые. Хотя, немудрёно потерять бодрость к концу дня после разбора дурацких проступков. Особенно несуществующих.

Заплетённые в косичку бурые волосы небрежно откидываются за спину, кожаная подушка кресла скрипит, принимая в свои объятия пятую точку дознавателя, кружево манжет неторопливо заворачивается, дабы не мешать и не пачкаться от чернил, если возникнет надобность что-то записать.

— Ладно, оставим небеса их властителям и поговорим о делах земных.

Хрустальная фигурка водружается на стол ровно посередине, и мы оба некоторое время старательно разглядываем детище явно неравнодушного к природным тварям стеклодува.

— Любите лягушек? — вежливо интересуется дознаватель.

— Не особенно.

Прозрачный уродец ловит последние солнечные лучи и насмешливо переливается радужными бликами.

— Хотели сделать кому-то подарок?

— Почему вы спрашиваете?

Мужчина откидывается назад, опираясь на один из подлокотников:

— Вообще-то, моя работа — спрашивать.

— О, прошу прощения!

— Не стоит. Так хотели подарить?

Качаю головой:

— Нет. Да и некому.

— Понятно. Хотя, лично мне трудно представить девицу, пришедшую бы в восторг от этого... — Дознаватель досадливо морщится. — Страшненькое создание. И тем страннее его выбор для кражи.

Да, в здравом уме никто не стал бы рисковать, стараясь стащить уродца из лавки. А уж я — тем более! Честное слово, проще было бы купить. Но с фактами не поспоришь: фигурку, предназначенную для прижимания бумаг или страниц раскрытой книги, нашли в моей сумке, а продажа в отчётных записях купчихи не засвидетельствована.

Жаба, сидящая на книге... Мерзкое зрелище, должно быть.

— Почему не протестуете?

— А должен?

За моим вялым удивлением следует бесстрастное:

— Все обычно так делают. Кричат, что ничего не брали, что им подкинули, что... А вы молчите. Почему?

— Есть смысл оправдываться?

Внимательные глаза мигнули:

— Нет.

— Тогда и не буду. Поберегу ваши уши и время.

— Но ведь вы не вор.

Эти слова должны были, наверное, прозвучать вопросительно, но слетели с уст дознавателя утверждением, озадачив и вызвав у меня растерянность, которая, конечно же, не могла укрыться от моего собеседника, продолжающего: