— Так вы недавно из России?

— Да, мадам.

— Что это вам дома не сиделось?

О господи! И эта все о том. Мадам, вам больше делать нечего?.. Однако не отвечать же вопросом на вопрос. Вот и молчу, раздумываю, как и что…

— Так что же, старые грехи заставили покинуть родину?

Надо же, видит словно бы насквозь. А что мне говорить? Ведь скажешь правду — не поверит. Соврешь — тоже не слишком хорошо…

— Уи… То есть ну да. В общем, что-то вроде этого.

— Вы православный?

— Не крещен.

— Оно и видно.

И что они все взъелись на меня? Та все выспрашивала про Петлюру, а этой не дает покоя мое отношение к попам. Если б признался, что крестили, нашла бы повод еще в чем-то упрекнуть.

— Ирэн тут пишет про какого-то Гастона. Так кто вам нужен, он или его жена?

— Видите ли, мадам… — чувствую, ей бесполезно врать. — Честно говоря, Гастон тут ни с какого боку.

— То есть как?

— Да просто вывернулась из памяти фамилия. По правде говоря, ищу я княгиню Киру Алексеевну Козловскую, дочь камергера и действительного статского советника.

— Зачем же вам она?

Мадам удивлена. Да все понятно. Одно дело — поиски жены какого-то Гастона, а тут, пожалуйте, не купеческая дочка, не курсистка, а самая что ни на есть натуральная княгиня, аристократия, голубая кровь.

— Мадам, если позволите, то о причинах я предпочел бы умолчать. Здесь, как бы это сказать… сугубо личные мотивы.

— Так, может, вы намерены ее убить?

— Да как вы можете! — Я и взаправду возмущен. Откуда только у нее такие мысли? Что, каждый приезжий из России — террорист, беглый олигарх или безнадежный наркоман?

— Ладно, не сердитесь. Вы должны меня понять. Я тут по мере сил забочусь об умерших, однако надо же иногда подумать о судьбе живых.

— Я понимаю.

Только куда уж мне понять? Ну неужели нельзя устроить так, чтоб обошлось без допросов и дознаний?..

Мадам попечительница между тем просматривает списки, время от времени кидая на меня оценивающий взгляд. То ли прикидывает, сколько с меня взять, то ли сомневается, можно ли доверить информацию безродному бродяге. Ну как ей доказать, что только мне и нужно верить?

Вот, кажется, нашла. Но смотрит на меня зло, совсем как прокурор.

— И кто вас научил так нагло врать?

— Вы это о чем, мадам?

— Да все о том же…

— Разъясните…

— Да что уж тут разъяснять! Ваша княгиня двадцать лет как померла, причем в весьма и весьма преклонном возрасте. — Мадам едва сдерживает возмущение. — Так как прикажете вас понимать? Вы что же, с младенчества были влюблены в старуху?

Вот незадача! Этого я как-то не учел. Просто-напросто об этом не подумал. Однако расскажи я правду, уж это точно, было бы гораздо хуже. Выходит, прав был князь…

— Мадам, даже не знаю, как сказать… Но вы же все равно ни слову не поверите.

— Так, новая история. Сначала был Гастон, потом эта княгиня… Месье, а вам не кажется, что вы совсем заврались? Надо бы и меру знать!

— Самое странное, мадам, что на сей раз я готов рассказать вам чистую правду. Ну вот ей-богу! Говорю как на духу.

— Вы же не верующий…

— Но выслушайте хотя бы! Все было так…

Пришлось ей вкратце рассказать и про знакомство с Кирой, и про расставание, и про мою болезнь… Когда описывал страдания морфиниста, только тут почувствовал в ее взгляде некое подобие сочувствия. Казалось бы, еще чуть-чуть, и старая дама повиснет на моих плечах и будет лить слезы, оплакивая несчастную любовь военврача… Но дальше предстояло признаться в том, что до сих пор сам не могу осмыслить. Ну просто не укладывается в голове… То есть как, сев в Киеве на поезд в четверг, вечером осьмнадцатого числа, оказываешься на перроне Брянского вокзала… в понедельник, и что совсем невероятно — как выясняется, через семь десятков лет!

— Бред!

— Мадам! Я же вас предупреждал…

— Могли бы придумать что-нибудь правдоподобнее. О-ля-ля! — Мадам с возмущением смотрит на меня. — Нет, это просто невозможно! Вы за кого меня принимаете, месье? За выжившую из ума старуху?

Ну что сказать? Вляпался по самое оно… Но главное, ведь я и сам бы не поверил. Сижу и жду. Сейчас зачитает приговор. Потом полиция, суд, лагерь для перемещенных лиц и высылка в кандалах на родину…

— Я не хочу! — вдруг заорал.

— Месье! Месье… вы не здоровы?

Вот не хватало еще милую старушку напугать. С ней тут случится удар, а с кого ж за это спросят? Конечно же с меня!

— Простите, мадам! В общем, если не верите, забудьте. — И так печально, задумчиво, даже трагически поглядел в ее глаза.

Несколько минут молчали. Само собой, мне это показалось вечностью…

— Ну так и быть. — Дама наконец-то сжалилась. — Вот вам номер участка, где похоронена княгиня, но больше не просите ни о чем. Я даже видеть вас не хочу. Adieu, monsieur!

— Спасибо и на том…

Аллеи кладбища безлюдны. Черная, намокшая от дождя земля и белые надгробия на могилах. И лепестки засохших цветов. И безмолвие, располагающее к воспоминаниям о былом… Где-то читал, что здесь похоронено величие России. Ну почему же только здесь — такие кладбища раскиданы по всей Европе. Немало «бывших» перебралось за океан…

— Как ныне сбирается вещий Олег… — грянуло за моей спиной.

Увлекшись своими размышлениями, я не заметил, как на аллее появился офицерский отряд. Экипированные по моде начала двадцатых годов, поручики, ротмистры и капитаны… Почему-то вспомнилось:

На затылках кивера,

Доломаны до колена,

Сабли, ташки у бедра…

Нет, здесь было все не то, эти уж явно не гусары. Я бы даже не сказал, что держали строй. Скорее уж напоминали необученных штатских, вырядившихся по торжественному случаю. Впереди вышагивал тучный подполковник. Позади него — штабс-капитан со знаменем в руках и по бокам двое подпоручиков с саблями. Вот уж не думал я, что кладбище — это самое подходящее место для парадов.

— Ну как вам мои гвардейцы?

Явление второе: те же и генерал! Рядом со мной стоял одетый по-цивильному господин и с упоением глядел вслед марширующему войску.

— Позвольте представиться, граф Трубчевский, в некотором роде попечитель этого отряда. С кем имею честь?

Я сказал, что приехал из России, что писатель.

— Ах, вот это напрасно, — огорчился граф. — В наше время развелось слишком уж много разного рода писак. А ежели что, то защищать отечество будет некому.