Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ужас, вносимый войною, кажущаяся при блистательном развитии военной техники невозможность войны, наличие иных, уже мирных способов разрешения международных тяжб, – все это, как показали события мировой истории, еще никогда не приостанавливало кровавых столкновений, если только плод распри созревал окончательно. Но ведь войны в будущем можно прекратить путем всеобщего разоружения?
Я желал бы видеть военных людей в те минуты, когда они будут заседать на конференциях, посвященных этому разоружению, но военных людей, понимающих свое дело, не тех, кто, подделываясь под модные течения и вопли толпы, фарисейским языком говорил бы о прелестях разоружения или кто надел военный мундир по простому недоразумению, а иногда и по родительской прихоти. Я заглянул бы тогда в их головы и, если бы это удалось, прочел бы в них следующее: «Разоружайтесь, уничтожайте все, что вы наметили к уничтожению как заманчиво влекущее вас к новой кровавой борьбе и дающее вам в руки полную возможность этой борьбы. Но так как войны неизбежны и так как все же наступит минута, когда вам, людям мира, вновь будут нужны и ружья, и пулеметы, и мы, военные люди, то знайте, что своим решением разоружиться вы ставите только новые, особенно сложные задачи военному миру, только затрудняете ему удачное разрешение специально военных вопросов в минуту, когда война все же вспыхнет».
Если нельзя будет по запрету мирных конференций содержать постоянные армии, если в облегчение народных масс нельзя будет пополнять их по обычным законам всеобщей воинской повинности, то мы, военные люди, должны будем иметь и создавать наемные или добровольческие армии; если при этих условиях вооруженные силы естественно станут не многомиллионными, какими они были в 1914 году, и станут неспособными протянуться по окопной линии от Балтийского моря до Черного, то мы должны будем отказаться от позиционной войны и вновь вернуться к маневренной войне лучших времен военного искусства; если вам нельзя будет иметь в мирные дни тяжелые орудия и пулеметы, то нам придется или создавать их в дни самой борьбы, как это уже пришлось делать всем в эпоху всемирной войны, или же переделать наши фабричные станки, наши плуги и наши повозки так, чтобы с открытием военных действий станок явился бы частью тяжелого орудия, плуг затрещал бы пулеметом, а повозка выехала бы вперед, как блиндированный автомобиль. Та же техника, которая, по общему мнению, создала особые ужасы, а отсюда и невозможность новых войн, придет на помощь военному миру, когда последний будет скован ограничительными соглашениями и как раз даст военным людям полную возможность вести и новую борьбу.
Не сумеют разрешить этой задачи лишь те народы, которые искренно поверят в силу «клочков бумаги», которые не найдут у своих передовых людей творческой мысли приспособления и которые окажутся по общей народной массе резко отставшими в культурном отношении. Договоры, ограничившие боевую готовность Германии, оказали ей великую услугу, побудив ее ранее других европейских народов вступить на хитроумный путь скрытого обхода установленных запрещений. Немудрено, если в минуту скрещения мечей она окажется несравненно более готова, чем другие, в том числе и ее враги.
Проповедуемое разоружение преследует будто бы две цели: во-первых, уничтожить заманчивость легкого вступления в борьбу – легкого потому, что оружие лежит под рукою, в полной готовности и исправности, – и, во-вторых, облегчить народные массы от ощущаемой ими тяготы вооруженного мира. Но если первая цель, несомненно, не будет достигнута потому, что войны, как мы видим, все же останутся неустранимыми, то едва ли будет достигнута и вторая цель.
Если армии в том виде, в каком они существовали до сих пор, будут почти сведены на нет, то взамен их придется или создать войска милиционные, или завести наемников. Для подготовки милиции придется, между прочим, ввести военное обучение в школах и устроить целый ряд поверочных и учебных сборов. Опыт Швейцарии, имевшей не регулярную армию, а милицию, показал, что страна была доведена до необходимости вести обучение последней почти по той же программе и в тех же размерах, как шло обучение постоянных войск. После мировой войны целый ряд европейских государств энергично ведет у себя подготовку «вооруженного народа». Станкевич справедливо говорит, что «милиция станет не избавлением от казармы, но, наоборот, казармой, распространенной на все дома, жилища и людей». Все это не снимет бремени, а наложит новые бремена.
Что касается наемных армий, то они дороже призванных по воинской повинности. Чтобы создать их более многочисленными, необходимы колоссальные расходы. Недаром когда-то совершенно правильно говорилось: «деньги есть – швейцарцы (наемники в былые времена для всей Европы) есть; денег нет – швейцарцев нет». Новые расходы в свою очередь вызовут новый нажим податного пресса. И будет «новая лесть горше первой».
И вот, когда мы читаем многочисленные статьи о смысле, порядке и последствиях разоружения, мы невольно обращаем свои мысли к сравнительно недавнему русскому прошлому. Тогда цель, которую должно было преследовать разоружение, предполагалось, по крайней мере у нас, русских, достичь иным, весьма своеобразным путем. По словам бывшего начальника главного штаба ген. Н. П. Михневича, полное осуществление «большой» военной программы, утвержденной свыше 6 марта и 22 октября 1913 г., давало в руки России такую мощь, которая свободно позволяла русскому Государю обратить последнюю в дело служения миру. Ведь источник событий, которые неизбежно привели европейские государства к небывалому по размерам столкновению 1914 года, лежал в обнаруженном Дальневосточной войной бессилии Российской Империи. Германия и Австро-Венгрия в тесном союзе друг с другом немедленно начали энергичное осуществление своих политических и торговых целей – первая на Ближнем Востоке, вторая – на Балканском полуострове. Столкновение их с русско-французским союзом стало неизбежным.
Оно было бы немыслимым, если бы Россия успела выполнить все, ею намеченное по «большой» программе. Мало того. Она смогла бы тогда не связывать себя союзами, которые обращали ее в какое-то подсобное оружие для чужих устремлений. Если бы на материке Европы и смогла бы возникнуть какая-либо вооруженная борьба, нейтралитет мощной России положил бы этой борьбе известные пределы. Посредничество России могло бы последнюю предотвратить. Самая возможность вмешательства такой силы удержала бы спорящие стороны от решения спора оружием, ибо война могла не дать тех результатов, на