улыбка стала мягче, и будь я чуточку наивнее, то мог бы поклясться, что она тоже разделяет мои чувства.

Публика взревела, вырвав меня из забытья.

Милли и Колетт соскочили в ложу, подхватили Роджера и втащили на парящую платформу. Тот в полном восторге сдернул с головы шляпу и поклонился зрительному залу. Толпа обезумела. Да, его здесь хорошо помнили.

Оркестр разразился бурной мелодией, и четверо Ревеллей, в том числе Роджер, взялись крест-накрест за руки и пустились в пляс. Они притопывали и вскидывали ноги в диковинном танце, походившем то ли на канкан, то ли на чечетку. Получалось не очень сексуально, но публике нравилось. Что это – сиюминутный порыв? Или одобренная Вольфом затея?

Держась за руки со своими родными, Лакс посмотрела на мельтешащие ноги и рассмеялась – совершенно искренне. Колетт что-то прошептала ей на ухо, и губы Лакс растянулись в широченной улыбке.

Вот она, настоящая улыбка Лакс Ревелль. Не калейдоскоп и не маска.

Я затаил дыхание.

Она поймала мой взгляд, ее глаза просияли. Вдруг Лакс показала мне язык, словно говоря: «Видишь? Такую улыбку ты еще не видал».

У меня вырвался короткий смешок, и она задержала взгляд еще на одно мгновение.

И еще на одно.

Это было хуже, чем в первый раз. Я не стал прыгать через перила, чтобы прикоснуться к ней, но внутри у меня все растаяло, стало теплым и липким, как мороженое в жаркий летний день.

Музыка смолкла после бурной концовки, и Роджер, сделав сальто, вскочил на перила нашей ложи. Ловко балансируя на них, он отвесил восторженной публике цветистый поклон и метнул шляпу сидевшим внизу почитателям. Бриллиантовая платформа отнесла акробатов обратно к трапеции, и представление продолжилось.

А я остался стоять и не мог сдвинуться с места, потому что вместо грудной клетки у меня было растаявшее мороженое.

Я бы сотворил хоть сотню глупостей и безумств, лишь бы еще раз увидеть ее улыбку.

И магия тут ни при чем. Меня всегда будет тянуть к Лакс. Но мои чувства ничего не значат, ведь она все равно выбрала Дьюи. И неважно, сколько еще раз она украдет мое сердце, ведь этим ничего не изменишь. Занавес опустится, и финал всегда будет одним и тем же.

Она все равно предпочтет его.

Глава 16

Лакс

Радостно взвизгнув, Милли обняла обеими руками Колетт и меня. Сцена ходила ходуном от аплодисментов, и мы, хохоча, пытались удержаться на ногах.

Полнейший триумф.

Каждый прыжок был исполнен идеально, каждый поворот грациозен и при этом дразняще опасен. Наша ревеллевская кровь бурлила в такт музыке, в воздухе искрилась магия. Во время последней песни я стягивала к себе все больше и больше светонитей, не останавливаясь ни на миг, пока чернильница внутри меня не опустела. И только потом умерила свою силу.

Зрители, рукоплеща, усыпали сцену драгоценными камнями. Каждый подарок занял свое место в семейной казне, чтобы в будущем послужить защитой от коварных ударов Хроносов.

Нана встретила нас с полотенцами и водой.

– Девочки мои, вы были изумительны!

Колетт отхлебнула воды и вытерла рот тыльной стороной ладони.

– А мне все-таки кажется, что в той третьей цепочке надо делать три вращения, а не два. У тебя в этот раз почти получилось.

В устах Колетт это был комплимент. Она всегда старалась добиться от меня и Милли исполнения более сложных элементов, но нам с ней было не сравниться.

– Может, в следующий раз.

Уголки губ Колетт изогнулись:

– А в остальном мы были просто шикарны!

Милли уже несколько недель умоляла вернуть Роджера на сцену. Она даже привлекла на свою сторону Колетт, но я упрямо цеплялась за установленную программу. А сегодня ни с того ни с сего взяла и сымпровизировала. Повеселилась, как сказали бы некоторые.

Джеймисон это понял, но на его лице не было ни тени самодовольства. Только улыбка.

– Дамы, идите переодевайтесь. Прием начнется через пять минут. – Нана подтолкнула нас к гримеркам.

Колетт, поморщившись, туже затянула пучок на затылке:

– Иногда терпеть не могу эту часть.

Милли взяла ее под руку:

– Хочешь, сегодня уступлю тебе право выбирать первой?

– А с чего ты взяла, что выбирать первой будешь ты?

– Так всегда бывает. Кроме того, сегодня у меня день рождения. Отпразднуем тортиком в гримерке? Лакс, ты как?

Я промокнула лицо влажным полотенцем:

– С удовольствием.

– Правда?

Они уже давно перестали меня приглашать, а я еще раньше перестала принимать их приглашения.

– Конечно.

От радостного визга Милли у меня защемило сердце.

По узкому коридору навстречу шествовал дядя Вольф.

– Лакс, переодевайся и иди в Дом веселья. Колетт, помоги ей. Сама знаешь, какой наряд надеть.

– В Дом веселья? – Я украдкой взглянула на сестер. – Почему?

– Дьюи забронировал Бриллиантовую комнату. – Дядя Вольф промокнул салфеткой белый напудренный лоб. – Кажется, решил наконец испытать на себе магию Ревеллей.

Гул голосов за кулисами мгновенно смолк.

Дьюи даст мне драгоценный камень. Потенциальный будущий мэр Шармана позволит мне погрузить его в магические чары.

– Сколько карат?

Дядюшка усмехнулся:

– Держи себя в руках. Сделай вид, будто истратила весь камень за один присест, а сама припрячь остаток. Мы должны как можно дольше сохранять влияние на него.

Он знал, что я смогу зачаровать Дьюи и без драгоценных камней, но понимал, насколько полезен будет подарок в любом случае. Кроме того, нас слышали Колетт и Милли.

– Понятно.

– Прием начнется через несколько минут. Тебе пора идти. И знаешь что, Лакс… – Дядя Вольф сжал мне плечо. – Ты умница.

Я справилась. Заслужила доверие шарманского бутлегера и получила такое нужное нам влияние на него.

– Прости, Милли, – сказала я, когда он скрылся за углом.

Она пожала плечами:

– Зачаруй Дьюи, чтобы подарил мне ящик своего лучшего игристого, и мы в расчете.

– По крайней мере тебе больше не придется делать вид, будто он тебе нравится, – добавила Колетт.

– Он мне и вправду нравится.

Колетт изучающе посмотрела на меня, но ничего не сказала.

Разве не так? Он добрый, щедрый, всегда ведет себя как истинный джентльмен. И все же хорошо, что теперь я смогу поддерживать его в прекрасном расположении духа, не используя свою маленькую чернильницу.

– Но я буду только рада пустить в ход драгоценный камень, – призналась я.

– Значит, ты все-таки нормальный человек. – Она взяла меня за руку. – Пойдем подготовим тебя.

Платье было привезено из Нью-Йорка. Расшитое фиолетовым бисером, с черными вставками крест-накрест, оно обтягивало меня теснее, чем перчатка, глубокий вырез сердечком спускался чуть ли не до талии. Милли запихнула меня в сиреневый бюстгальтер, создавший иллюзию пышного бюста, хотя я в нем еле дышала. Довершали наряд черные сетчатые чулки, ставшие популярными в Большом шатре задолго до того, как их позаимствовали женщины легкого поведения, и аметистовое колье. Колетт подвела мне глаза темными тенями, придав взгляду дымчатую загадочность, а пунцовая помада сделала губы на удивление пухлыми.

Она отступила назад и полюбовалась своей работой.

– И пусть ты в этом платье не можешь нормально ходить, зато выглядишь потрясающе.

Я сделала несколько шагов, и ткань на бедрах поползла вверх.

– Лучше я буду все время сидеть.

Милли, устроившаяся на кровати, открыла было рот и опять закрыла. Я поймала ее взгляд в зеркале.

– Что такое?

– Ты так похожа на тетю Кэтрин, – тихо сказала она.

На мою мать. Я взглянула в зеркало и на мгновение увидела в нем маму – большеглазую, кудрявую. Платье стиснуло грудь. Лишь отвернувшись, я смогла сделать вдох.

Милли прикусила губу:

– Если фантазии Дьюи окажутся совсем уж темными… Не бойся, расходуй весь камень, не оставляй про запас.

– Да, можешь потратить весь, – виновато улыбнулась Колетт. – Нам всем приходилось хоть раз так делать. Даже мне.

Если камень окажется большим, я смогу растянуть его на недели, а может, даже и месяцы, отдохну от нескончаемых головных болей и носовых кровотечений.

Сестры проводили меня в Бриллиантовую комнату. У дверей ждал Тревор Эдвардс. В костюме-тройке он явно чувствовал себя неуютно. Когда мы подошли, его глаза широко распахнулись:

– Мисс