Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гарри вот уже лет 20 владеет в Сиднее тату-салоном. Но не обычным коммерческим заведением, каких множество, где по каталогу на коже рисуют симпатичные картинки любому желающему. По старой байкерской традиции тату-салон – это сердце мотоклуба, центр общения, где набиваются татуировки, способные изменить жизнь. И студия Гарри – место отнюдь не для всех. По его словам, подобных заведений в Австралии почти не осталось. Постоянное давление полиции и конфликты с другими мотоклубами заставляют его целыми днями крутиться, чтобы сохранить заведение. Ведь в спорах между мотоклубами тату-салон – опознавательный знак: по нему можно узнать, на чьей территории ты находишься. «Хочешь, набью тебе сувенир из Австралии? – спросил Гарри, с прищуром глядя на Володю. – Все лучше, чем какой-нибудь магнит на холодильник».
Когда речь заходит о таких людях, как Гарри, татуировки перестают быть обычным украшением, как к тому привык современный мир. За ними встает целая философия, а каждый символ и образ наполнены значением и смыслом. Поэтому к татуировщику приходят как к наставнику. Он своего рода шаман, разбирающийся в символах не хуже, чем в людях. Часто на создание только эскиза для тату уходят месяцы, ведь он должен в полной мере соответствовать человеку, под кожу которого татуировка ляжет навсегда. Когда такие люди предлагают сделать ее в первые часы знакомства – это исключительный случай.
Для собравшейся за столом компании вечер, невзирая на строгие австралийские запреты, только начинался. И Гарри оказался не просто веселым и интересным собеседником, но и отличным проводником. «Поехали, я покажу тебе свой Сидней, – сказал он, едва все вышли на улицу. – Но сначала заглянем к моему другу».
Другом оказался 67-летний тренер Гарри по стритфайту. На костяшках его кулака были выбиты две татуировки в виде бильярдных шаров. Но и без них в крепости его удара можно было не сомневаться.
«20 лет я прожил в тюрьме и каждый день бил этим кулаком в стену, – рассказал наставник Гарри. – Он оказался железным». В общей сложности этот человек посвятил тренировкам почти 50 лет. Поэтому, когда он сообщил Рощину, что может убить его за пять секунд, Володя поверил на слово. Через пару часов они живыми вышли в сиднейскую ночь.
Под утро в уже почти сложившееся впечатление о стране Володя внес две существенные корректировки: помимо параноиков и зануд здесь попадаются очень славные люди и далеко не все сиднейские красотки – лесбиянки.
До вылета в Латинскую Америку оставались сутки, но спать, несмотря на бурно проведенную ночь, Рощину не хотелось. Когда они вновь встретились с Гарри, то продолжили гулять по городу, общаясь так, как если бы знали друг друга всю жизнь, просто давно не виделись. Перетереть хотелось все, а оставался у них только один день.
В одном из ресторанов, куда Рощин и Гарри заглянули, чтобы поправить баланс веществ в крови стаканчиком виски, в их беседу неожиданно вмешался официант. Не успели парни закурить по сигаре, как он явился, чтобы сообщить о некурящих посетителях, дурной привычке, которая ведет к скорой и болезненной смерти, а также о запрещающем знаке на стене заведения. Гарри, одетый в куртку клубных цветов, лишь слегка отклонился от стола и, выдохнув дым, произнес: «Если вы не разрешите моему другу выкурить сигару, то завтра ваш ресторан сгорит». И он не шутил*.
Официант разрешил, разумеется. И даже не стал никого звать – ни метрдотеля, ни полицию…
Когда Володя и Гарри переместились на самый известный австралийский пляж Balmolar Beach, подальше от громкой музыки и законопослушных обывателей, чтобы спокойно выкурить на прощание World Trip, с океана уже дуло ночной прохладой. Разговор, подобно волнам, то затихал, то накатывал вновь: о дружбе, о том, как все сильнее в разных странах закручивают гайки, о прошлом, настоящем и о том, что кого ждет. Володю ждал утренний самолет, Гарри – его тату-салон. «Я ни за что не променяю свой клуб и свою мастерскую на семейный очаг, – сказал он, глядя вдаль. – Поэтому и остался один. Все мои подруги пытались меня изменить».
Было уже сильно за полночь, когда Гарри вдруг встал и абсолютно трезвым и уверенным голосом сообщил, что хочет показать Рощину свою студию, тем более что до нее можно прогуляться пешком. Минут за 30. Пока шли, Володя закурил 8-Ball, и Гарри снова спросил его все с той же загадочной улыбкой, не хочет ли он сувенир из Австралии. «Это будет моя последняя татуировка, – сказал Гарри, – всю работу уже давно делают другие мастера. Тут и думать нечего. Я понял это, когда мы только встретились там, в Чайна-тауне». До вылета оставалось пять часов, и Рощин согласился. Создание эскиза заняло лишь пару минут.
Когда Гарри убрал татуировочную машинку, заалел рассвет. На икроножной мышце Володи красовался черный восьмой шар, курящий сигару 8-Ball в огне. Сувенир, подаренный ему основателем и хранителем тату-движения в Австралии. С кровью, сочащейся из-под целлофана и стекающей в сапоги, Рощин прыгнул в такси и, заехав за вещами, отправился в аэропорт.
* Авторы сочувствуют официанту, считают свое поведение не соответствующим образу гражданина великой страны (России) и не призывают читателей повторять такие высказывания.
21 января
Уже в небе Австралия превратилась в крохотный островок посреди океана.
А когда Володя провалился в глубокий сон, к Максиму неожиданно пришло вдохновение, не посещавшее его с тех пор, как они приземлились на этом удивительном континенте. Он записал:
В небе Антарктида по правому борту. Дорога из Сиднея в Аргентину.
Перелетая от порта к порту,
Километрами рисую мира картину.
Есть ли бог? Не знаю,
Но ангел-хранитель – определенно! Есть ли рай? Вспоминаю,
Что каждое место кратковременно…
У любого континента своя история,
Но если сверху смотреть: планета – 8 ball. И жизнь, по сути, – чья-то пародия,
А не фул-хаус на общий стол.
И для чего, скажи, суета и разные обязательства, Которыми жизнь обнуляешь, не дойдя до конца?
Антарктиде плевать на твои обстоятельства,
Каждый сам за себя. Замерз – не вспомнят даже лица…
ЮЖНАЯ АМЕРИКА, ПРЕКРАСНАЯ И БЕЗУМНАЯ
22–23 января
Антарктида осталась за правым бортом, и мы приземлились в Буэнос-Айресе. Правда, на наше освобождение из таможенного плена и здесь ушло целых три дня. Австралийцы наделали в документах столько ошибок, что разобраться в них без местного шустрилы оказалось немыслимо. Он гордился собой: «Обычная процедура заняла бы дней пять». Но