дверях появился и третий. Я дал им время еще поозираться в безмолвном и, казалось, обезлюдевшем доме и немного пройти далее… И тихо окликнул их:

– Эй, стрелки! Старик выжил из ума! Будьте настороже!

Увидев меня, вышедшего к ним открыто, хоть и с пистолетами в обеих руках, все трое чуть осклабились.

– Где он? – вопросил первый.

– Прямо перед вами, – весело пошутил я.

И выстрелил в двоих одним залпом. Тотчас грохнул и нестройный залп сверху. Две пули прожужжали мимо первого, метко поразив широкую стену. Однако «счастливчик» совершил ошибку: он невольно разрядил свой пистолет вверх, в стрелявших по нему ополченцев, а не в меня. Я выхватил саблю, он – свою. Мы сшиблись, он оказался недурной рубака, отбил пару моих выпадов.

И вдруг появился четвертый разведчик с пистолетом наизготовку, коего я, поспешив, не учел в своем расчете. Я отскочил за колонну… Но тут бы и конец моим «пряткам», как вдруг сверху грянул новый выстрел. Француз опрокинулся. Третий, уже воодушевленный победой, не ожидал такой развязки, и на миг потерял запал. Тут-то я кинулся на него. Он защитился от обманного удара, но пропустил коварную «восьмёрку» и упал, обливаясь кровью.

– Благодарю вас, Полина Аристарховна! – воскликнул я с восторгом, еще не успев поднять глаз.

Хозяйка усадьбы стояла наверху… теперь уж подобная не иначе как богине Афине. И с двумя пистолетами в руках.

– Не стоит благодарности! – деловито ответила она.

Я живо окинул взором поле битвы:

– Осталось двенадцать.

– Заряды на всех уже готовы, – милостиво доложилась богиня Афина.

По голосу ее и взору мог я уже смело судить, что, даже если и не снискал еще ее благоволения, то, по крайней мере, прощение за оплошность, а именно за мое предурацкое отсутствие, уже заслужил.

– Коли будете стрелять только вы с вашим батюшкой, я могу уже идти в буфет за прохладительными водами! – воскликнул я снизу. – Однако ж готовьтесь немедля!

Я живо зарядил вновь пару пистолетов и поспешил было наружу, на старую позицию «подсадной утки» у самых дверей… и вдруг замер, оцепенев. Так же оцепенев, с выпученными от изумления глазами замерли на мосту и подошедшие на выстрелы конные егеря. Между мною и ими, у самого крыльца, стоял новый, необычайный страж усадьбы, объявившийся как по волшебству. Древний «лыцарь» в сверкающих латах, с огромным мечом и щитом!

Как я мог догадаться, кузнец и его брат, нагруженные броней, проникли в службы то ли вслед за авангардом врага, то ли даже раньше, и младший братец помог старшему облачиться… Настал великий час рыцаря блеснуть в глазах своей Прекрасной Дамы!

Первые мгновения я не знал, что и поделать. Не выскакивать же под тяжелую руку рыцаря в роли его оруженосца! Казалось, французы тоже не ведали поначалу, как им подступиться и чего ожидать от сей грозной железной фигуры. Однако, помявшись, они осторожно двинулись вперед и стали переходить через мост. В сей миг рыцарь отвел в сторону щит, прикрывавший грудь, и выставил на врага пищаль, прикрепленную к железной шуе снизу. Французы даже не заметили угрозу! Никак не вязалось в их воображении такое оружие с доспехом времен Крестовых походов!

Грозный рыцарь сделал только один тяжкий шаг навстречу превосходящим силам врага и железной десницей ударил по запалу. Ударил оглушительный выстрел, из жерла маленькой пищали вылетел нешуточный сноп пламени. От отдачи рыцарь покачнулся, едва не повалившись навзничь. Однако итог был великолепен – залп мелкой картечи смел одного конного егеря, будто его лягнул обеими ногами здоровый битюг, и поранил еще двоих. Французы откатились обратно на мост, но, отступая, дали залп из ружей. Раздались сильные удары по железу… и рыцарь, увы, все же упал навзничь у ступеней крыльца!

Не помня себя, я бросился к нему. В тот же миг французы тоже кинулись через мост во двор. Но удивительно – кинулись они не в атаку, а словно в бегство и при том в замешательстве, некоторые даже стали поворачиваться спиною. Ужасный грохот и шум раздался на мосту. И уже склонившись над храбрым рыцарем, приметил я краем взора, что прямо через мост во двор несется разъяренный бык!

Мне удалось без возни сорвать с десницы рыцаря боевую перчатку, крепко схватить его за руку и, прикрываясь рыцарским щитом от возможных выстрелов потащить храбреца по ступеням в дом. Признаюсь, едва не надорвался я от тяжести кузнеца и его доспеха.

В те мгновения во дворе творилось настоящее светопреставление… Иным словом, гишпанская коррида, о коей я только в книгах читывал, а вот Евгений видал бои с быками воочию и мог бы оценить действо с толком… однако он досадно пропустил его, лежа без чувств далеко в сторонке.

Бык гонял французов по двору, норовил поддеть рогами, те спасались, отстреливались от него, забивались в открытые службы. Один, даже попытался опередить меня и нырнуть в открытую дверь дома… но тут уж мне стало не до притворства, и я, отпустив на миг тяжкую ношу, пристрелил его на глазах у остальных («Десятка осталась!»), а потом завез рыцаря в дом и, тут же захлопнув двери, сбросил в пол щеколды. Выстрелы и крики наружи зазвучали глуше, а вскоре и вовсе стихли. Пару раз только послышалось злобное и обиженное мычание быка – и наконец во дворе наступила полная тишина.

На доспехе и шлеме «лыцаря» я насчитал полдюжины вмятин, а одна пуля коварно прошла под кирасой и чувствительно – хотя, казалось, не смертельно – повредила молодцу бок.

Я снял шлем с головы кузнеца. Он болезненно морщился и щурился, но не стонал.

Полина Аристарховна слетела вниз и кинулась прямо на колени перед своим чудесным защитником, лежавшим у самых дверей дома и служившим дополнительной преградой неприятелю.

– Пашка, ты жив ли, дурень?! Ты учудил-то что?! – с таким участием, с такой душевной болью воскликнула она по-простонародному, что «лыцарь» сквозь боль расплылся до ушей.

– Зато постоял, ваше высокоблагородие Полина Аристарховна. Славно постоял! – проговорил он.

– Где только доспех столь изумительный отыскал?! – с истинным благоговением перед героем вздохнула его Прекрасная Дама.

– Эх, не обижайте уж вашего мастера Пашку! – горестно и радостно вздохнул, в свою очередь, кузнец. – Из своих же рук ради жизни вашей, госпожа, и отыскал. Comprenez vous?

Полина Аристарховна приникла к кузнецу и расцеловала его в обе щеки.

Теперь он мог быть счастливым до конца дней,