Так проводил я свои дни и ночи, развлекаясь и изучая науки и безумно скучая при этом. Моему сплину было только одно объяснение. Во всех этих развлечениях я, чья натура хищника требовала возбуждения, этого возбуждения не получал в размеренной жизни.

К описываемому мной времени викторианство достигло своего апогея. Чопорность, чванство и ханжество блистали во всей своей красе. Во всех салонах, на балах и раутах только и говорили что о каком-то божественном предначертании, способном преобразовать человечество в приближающемся веке, отмеченном двумя десятками, а стало быть, являвшимся, согласно вновь открытому еврейскому учению о числах – Каббале, совершенной единицей. Вся эта мистика вперемежку со спиритическими сеансами и чопорно ханжеским поминанием имени божьего настолько опротивело мне, что если бы не страстное изучение медицины, к которой я имел призвание, то, честное слово, я бы все бросил и вновь уехал на Восток. Все вокруг казалось мне скучным и приторным. Если сравнить ощущение от тех пустых и безрадостных лет, то наиболее понятным может быть положение, когда после разнообразной и вкусной пищи человек вдруг начинает постоянно есть только шоколад и пить одно лишь какао: какао утром, какао днем, какао вечером. К концу дня от подобной диеты вкус сладкого уже настолько противен, что радуешься любому острому или соленому блюду, пусть и приготовленному без особых изысков. На такой диете оказался я, вернувшись из путешествия по Востоку, этому раю эротических гурманов, и оказавшись в шоколадном Лондоне. Кругом меня окружала викторианская чопорность и ни тени эротики. Вообще по прошествии лет это время кажется мне самым скучным и тоскливым в моей жизни.

Случай спас меня от пагубного сплина. Все произошло настолько неожиданно, что я до сих пор поражаюсь, насколько неожиданными путями судьба вела меня к цели.

Однажды после клуба я отправился в театр, дабы хоть как-то скрасить скучный вечер. Было, кажется, еще что-то около десяти вечера, когда я вошел в свою ложу. Давали, как всегда, Шекспира. С тех самых пор как Сара Бернар открыла миру леди Макбет и Джульетту, везде только и ставили нашего прославленного драматурга. Бросив взгляд в сторону сцены, я стал лениво оглядывать соседние ложи, в которых сидели преимущественно все те же лица, которые я видел из раза в раз во время спектаклей. Неожиданно меня привлек молодой человек примерно одного со мной возраста, сидевший в ложе прямо напротив меня и со столь же ленивым выражением лица оглядывавший присутствующих. Заметив, что я смотрю в его сторону, он изящно поклонился. Я счел должным поклониться в ответ. Тут, заметив на моем мизинце правой руки перстень, молодой человек постучал указательным пальцем по точно такому же перстню, украшавшему его мизинец. Это был тайный знак масонов. Я в точности воспроизвел его движения. Молодой человек кивком головы испросил у меня разрешения посетить мою ложу, на что я утвердительно кивнул в ответ. Наши действия и безмолвный диалог немного развеяли меня и даже чуточку заинтриговали.

Через некоторое время молодой человек вошел ко мне. Он тут же представился:

– Александр Томсон.

Я назвался. Вглядевшись в его лицо, которое показалось мне знакомым, я спросил, не виделись ли мы прежде.

– Конечно, – ответил мистер Томсон. – В ложе, например. И в клубе, соответственно. Вы не находите спектакль несколько скучным? – неожиданно спросил он.

– Не только несколько, но даже чрезвычайно скучным, – ответил я.

* * *

– В последнее время мне все кажется несколько скучным, – заметил мистер Томсон.

Итак, передо мной стоял молодой человек примерно одних со мной лет, одного социального статуса и с теми же взглядами. Чуть позже, когда мы познакомились и сошлись ближе, я стал звать его просто Алекс. Так я и буду звать его в моей биографии.

Постояв с минуту как бы в некотором раздумье, Алекс поглядел на меня немного странно и спросил, не хотел бы я развлечься. Конечно, я хотел.

– Только развлечение будет особого рода, – сразу же предупредил Алекс, едва мы вышли из театра и поймали кеб. – Что-то вроде инициации в нашей ложе, однако с иным уклоном. – Тут он сделал изящный жест рукой, означавший среди масонов тайну.

Это было как раз то, в чем я нуждался. Встряска! Хищник вновь заговорил во мне, требуя жертвы, и я бесстрашно последовал вслед за Алексом, садящимся в кеб и указывающим вознице незнакомый адрес.

По дороге мой новый знакомый вкратце поведал, куда мы едем и что это будет за развлечение:

– Я, знаете ли, не питаю особых иллюзий по поводу нашей доблестной и достойнейшей ложи. Впрочем, как и большинство братьев. Это всего лишь тот же клуб, только с элементами мистицизма, правда, весьма умеренного. Я же долгое время пребывал в поисках других, так сказать, настоящих лож. И вот результат. – Алекс развел руками, как бы охватывая кеб. – Мы с вами едем в иное собрание.

– Так куда же мы едем? – поинтересовался я.

– Дело в том, что члены собрания, в которое мы с вами едем, – уклончиво ответил мой новый знакомый, – считают, что у Создателя имеется серьезный конкурент.

– Кто же сей конкурент?

– Тот, кому подвластно многое! – с торжественным видом изрек молодой человек.

– Насколько я понимаю, вы имеете в виду сатану? – спросил я.

– Именно так Мы с вами едем на черную мессу. Это самая настоящая черная месса с принесением жертвы сатане и последующей оргией, поэтому я попрошу вас соблюсти все правила, предписываемые этим собранием, тем более что я вынужден буду за вас поручиться, – предупредил меня Алекс. – Но не беспокойтесь, вас никто не узнает. Ведь все присутствующие будут в масках. Делайте то же, что буду делать я, и все пройдет отлично.

Это заставило мое воображение еще сильнее разыграться.

Кеб между тем уже достаточно углубился в районы Восточного Лондона.

– Бывали ли вы здесь когда-нибудь раньше, Джек? – поинтересовался молодой человек, видя проявленный мною интерес к тому, что творилось на улицах.

Я отрицательно покачал головой, с любопытством оглядываясь кругом. Действительно, я никогда не бывал в этой части Лондона. Грязные улицы, которые были лишь кое-где засыпаны щебенкой, окружали серые и неприглядные доходные дома с облупившейся краской фасадов и столь уродливой архитектурой, что они казались похожими на старые гнилые крошащиеся зубы нищего. У дверей были свалены кучи нечистот, выбрасываемых, по всей видимости, прямо на улицу. Иногда на первом этаже попадались бакалейные лавки, но чаще это были распивочные и низкосортные кабаки, за закоптившимися и ни разу не мытыми стеклами которых можно было лишь с величайшим трудом разглядеть тусклый свет даже не газовых, а масляных ламп. Представляю, какая в них, должно быть, стояла вонь. Около распивочных прямо в кучах нечистот и собственной блевотине валялись пьяницы, мимо них пробегали бродячие собаки, которые изредка останавливались, задирали лапы и мочились на валявшихся пьянчуг. Чуть далее, там, где улицы и проулки выходили на круглую площадь, толпились проститутки. Они наперебой расхваливали свои услуги.