получила братика Кирилла, а через несколько лет еще парочку братьев – Георгия и Леонида, названных в честь дедушек Арсения.

После рождения близнецов муза окончательно оставила Арсения. Он вкалывал и возился с детьми, а затем снова вкалывал. Рука, когда-то яро тянущаяся к кисточкам и краскам, все чаще обхватывала прохладный бок бутылки.

А затем все закончилось. Для Арсения.

Инфаркт миокарда. Быстро. Тихо. Весомо. Для кого-то.

Ирина Шацкая осталась одна со своими «методами» – двенадцатилетней, пятилетнем и годовалыми. С мальчишками, унаследовавшими ее черты и ангельскую внешность. И девчонкой, что сильнее всего напоминала о потерянном сокровище.

Все безумно жалели Ирочку. Такую нежную и хрупкую. И с четырьмя детьми. Как же бедняжке справиться? О напряженных отношениях, сложившихся между супругами, не знал никто. Арсений не был склонен выносить сор из избы, а Ирина час за часом, день за днем просто наслаждалась обществом мужа в своей дико навязчивой манере.

Еще до рождения Кирилла Арсений не отходил от своей любимой дочки. Игры, учеба, прогулки. Малышка Даниэла была целиком и полностью папиной дочкой. По вечерам от папочки частенько противно пахло, но от этого девочка не стала любить его меньше. Тем более что с утра от него исходил совершенно другой аромат – сладкий и пряничный. А воспоминание о прежней вони постоянно терялись где-то на задворках детского сознания по утрам. Особенно, когда перед самым уходом на работу он брал ее на руки, а затем без предупреждения подбрасывал к самому потолку. И каждый раз падение в отцовские объятия неизменно сопровождал звонкий смех.

После инцидента с купанием в луже в их отношениях что-то поменялось. Самую малость. Любовь не исчезла. Но появилось нечто иное. Если бы Даня проанализировала свое состояние в тот период, то назвала бы это настороженностью. В поведении же Арсения пропала прежняя легкомысленность, словно он вдруг осознал нечто важное, и это нечто повергло его в ужас.

Теперь каждая минута, которую они проводили вместе, напоминала тренировку. Арсений просил дочь запоминать и повторять за ним фразы, действия, запреты. Он будто оттачивал в ней определенные навыки. Снова и снова. До автоматизма.

Даня слушала и повторяла. Снова и снова. Настороженно, но послушно.

В результате в пять лет девочка уже умела поджигать спичку о спичечный коробок и орудовать ею так, что конфорка газовой плиты зажигалась с первого раза.

«Мы будем вызывать Ваську-огневика, – говорил отец, таинственно щурясь и подбрасывая спичечный коробок на ладони. – Но все должно получиться с первой попытки. Если не получится, – все, Васька обидится и не придет».

Ваську-огневика обижать не следовало. Он мог и с собой унести. В темноту и жуткую жуть.

Многое из того, чему учил Даню отец, ей знать пока не следовало. Но никакого фильтра для информации не было. Лишь устойчивая вера в необходимость добиваться успеха с первого раза. Как и вызывать Ваську-огневика, а потом отправлять его восвояси.

«Ты должна делать это самостоятельно», – твердил Арсений.

В какой-то момент самостоятельность стала нормой. Даню перестало пугать состояние, которое все чаще завладевало ее отцом. Проголодавшись, она могла зайти на кухню, где сидел отец, уткнувшись лицом в стол и крепко сжимая полупрозрачную бутылку с наполовину оторванной этикеткой. Придвинув стульчик к плите, она, вызвав Ваську-огневика, подогревала себе остатки того, что находила в холодильнике, или варила кашу из любой крупы, что валилась на ее голову с верхних ящиков при открытых в прыжке дверках. Иногда на пол вместо пакетиков с крупой падали тяжелые коробки. Они  напоминали коробки из-под сока, вот только лилась из них вонючая бурда, зовущаяся вином. Такие коробки обожала мамочка. Покупала их через день. Значительные перерывы наступали лишь в периоды беременности.

Ирина держалась от Дани подальше. Сторонилась ее, вжималась в стену, когда дочь приближалась, и отодвигалась как можно дальше от стола, когда вся семья садилась кушать. Это напоминало одновременно и фобию, и брезгливость.

А вот с Кириллом Ирина вела себя иначе. Темно-русые кудряшки и большие голубые глаза вызывали в ней восхищение. Или как еще можно было назвать ее благоговейные взгляды и осторожные прикосновения к сыну? Он взял внешность матери, и Ирина смотрела на него словно в кривое зеркало. Может, это было нечто вроде самолюбования?

Что ж, в двенадцать лет Даня уже не была «папиной дочкой». Ругань из-за стены не мешала ей делать уроки или видеть сны, а разлитое по стойке на кухне или в мойке дешевое коробочное вино оставляло ее равнодушной.

После смерти Арсения Ирина впала в прострацию – превратилась в сомнамбулу с системой упрощенных автоматизированных действий. Иногда система давала сбой, и тогда женщина забывала даже о своих сыновьях – ее игрушечках, ее котятах, ее маленьких копиях. В такие времена пятилетний Кирилл, сурово хлюпая носом, уплетал стратегический запас Даниной тяп-ляп стряпни, а сестра следила за ним с покровительственным презрением. Затем шла кормить близнецов. Как могла. А она могла – ее научил отец. Как раз перед тем как исчез навсегда.

«И почему все только им?» – злилась Даня, наблюдая редкие моменты нежности, достававшейся братьям от матери: то прошепчет что-то ласковое на ушко, то коснется волос, то потреплет за щечку, – но все это неизменно доставалось мальчишкам. Старшенькая же продолжала оставаться невидимкой для Ирины.

Однако однажды ей все же пришлось стать частью жизни дочери. Той на тот момент уже исполнилось тринадцать.

Даня училась сносно – не скатывалась и не выделялась, – вела себя спокойно, была вежливой и не приносила неприятностей. Мышь среди мышей. Так удобнее всего было слушать.

И она никак не ожидала, что влипнет в неприятность. В один из осенних теплых дней Даня подзадержалась на школьном дворе. Очень уж ей приглянулся белоснежный котенок, бесстрашно шлепавший через весь двор к школьному стадиону. Она так залюбовалась вздернутым кверху хвостиком, что не услышала шум. Миг и ее окружила толпа девятиклассников. Самый рослый, нервно оглядываясь, сунул ей в руку зажженную сигарету. Со всех сторон неслось «Шухер! Шухер!», толпа нерешительно топталась на месте, кто-то выронил пачку сигарет из карманов. А Даня зачем-то продолжала держать сигарету, с сожалением провожая взглядом белоснежный хвостик. Так ее и поймал директор, совместно с завхозом совершавший свой рейд по школьной территории. Ее и тех девятиклассников.

Даня особо не отпиралась, и хорошая характеристика не изменила решение директора применить профилактические меры и к «самой маленькой из хулиганской группировки». Впервые Даню отправляли на районную комиссию по делам несовершеннолетних. А несовершеннолетних в этих бесславных походах обязательно должны были сопровождать их законные