Раз отсутствие удобных подступов исключало удар во фланг, Врангель бросил полки во фронтальную атаку укреплённых высот — тремя разомкнутыми эшелонами, с переходом на полевой галоп за четыре версты. Азартно, как под Каушеном.

Азарта хватило на две атаки, на два дня.

Численное и огневое превосходство большевиков было полным. И они, ограничившись пассивной обороной, без суеты, даже с каким-то унижающим спокойствием оба раза отбрасывали атакующих...

Батареи дивизии лишь изредка нарушали нагоняющее тоску молчание. Подсумки и патронташи как были, так и оставались почти пустыми. А потому казаки головы класть не спешили: при первых разрывах шрапнели, едва начинали ржать раненые лошади и вываливаться из седел убитые станичники, натягивали поводья и поворачивали назад. Командиры же сотен — молодые и неопытные, военных выпусков, хорунжии, сотники и подъесаулы — терялись совершенно: казачий поток накрывал их с головой.

Понесённые потери не окупились даже мелочью: хотя бы нащупать уязвимый участок — и то не удалось.

Успех, убедился быстро, дадут только огнеприпасы. А их обязан дать штаб армии. Отделение связи, получив хорошую выволочку, наладило наконец через Тенгинскую бесперебойное телеграфное сообщение с Екатеринодаром. Одна за другой пошли Деникину, Романовскому и генерал-квартирмейстеру полковнику Сальникову телеграммы с указанием на большие потери, исключительную сложность поставленной задачи и невозможность её решения без присылки такого-то количества артиллерийских и винтовочных патронов.

Как мог, старался умерять требовательный тон, даже позволял Баумгартену смягчать кое-что.

Вместо огнеприпасов, однако, штаб слал в ответ лишь те же телеграммы: голубовато-серые листочки старых, ещё с царским гербом, бланков с наклеенными обрывками белой ленты. Отбитые на них аппаратом «Бодо» числа, а чаще — незашифрованные слова, плохо пропечатанные и вдобавок с пропусками, разжёвывали, будто неучу, смысл отданных директив, настаивали на «решительных действиях» и требовали наступать «минуя все препятствия».

Это Врангель ещё понимал. Слева от него Дроздовский — 3-я дивизия — безуспешно штурмует Армавир. Дальше на юго-восток Боровский[50] — 2-я дивизия — имеет задачу перерезать Владикавказскую железную дорогу. А справа Покровский — 1-я Кубанская дивизия — вчера потерял с неделю назад взятый Майкоп и теперь пытается вернуть... Но даже если они добьются успеха, Михайловская группа, острым клином входящая глубоко в их фронт, способна нанести удар в тыл любому из них и свести на нет достигнутый успех. Так что будь он на месте Деникина и Романовского, признался себе, и сам настаивал бы на разгроме в первую очередь именно её.

Но вот чего никак не мог понять — отношения штаба армии к нему лично. И чем яснее становилась стратегическая идея командования, тем сильнее овладевало им горькое недоумение... Если его направление — самое важное и тяжёлое, а враг перед ним — самый многочисленный, раз в пять-семь превосходит его дивизию, и дерётся упорнее других, почему же не снабжают нужным количеством огнеприпасов? Почему вместо недостающих патронов только и шлют, что указания озаботиться их захватом у противника? А все его просьбы прислать телефонные аппараты и положенный начальнику дивизии автомобиль даже отказом не удостоили.

Никогда ещё Врангель не чувствовал себя столь беспомощным и униженным: ни противник, ни начальство, ни подчинённые — никто не принимает его всерьёз!

Злое раздражение, как ни странно, остудило голову и умерило азарт. Поразмыслив, решил сделать ставку на плохую выучку противника и, отказавшись от академических атак, попытаться прорвать его фронт внезапным конным налётом.

Предварительно требовалось найти самый уязвимый участок.

Рекогносцировку произвёл лично: весь вчерашний день, поднимая тучи комаров и черпая сапогами гнилую воду, лазил по топким руслам полувысохших за лето ручьёв, что текут между маловодным Чамлыком и Лабой. Комары остервенились и кусали, будто осы жалили. Гаркуше обошлось легче: папиросами от них откуривался... Лицо и шея пылали от комариных укусов, руки все перерезал о камыш, чуть не задохнулся от зловонных испарений, но нашёл-таки гнилой ручей, наблюдаемый большевистскими разъездами лишь от случая к случаю.

Особо надеялся на свежеиспечённого бригадира — Топоркова. Впечатление тот произвёл самое благоприятное: понятлив, немногословен, твёрд.

Бой нынешний подтвердил это впечатление наглядно.

Обогнув балку Глубокую, за тёмное время лично провёл вброд через Синюху 1-й Запорожский и 1-й Уманский полки. Едва занялся рассвет, бросил их в атаку Михайловской.

Эшелон за эшелоном сотни пролетели на карьере два ряда окопов, порубив сонное охранение. И лихо устремились к станице, окраину которой обозначили сторожевая вышка и три ветряных мельницы.

Из окон мельниц и ударили по ним пулемёты...

...Теперь, в низине, казаки сбредались к сотенным значкам. Вахмистры сотен и взводные урядники пересчитывали людей и коней. Сотенные командиры и младшие офицеры принимали от них доклады.

Врангель своего наблюдательного пункта — холмик в трёх десятках саженей от камышовой стенки берега — не покинул. Забыв про бинокль, тянул шею: пытался на взгляд определить потери... Немалые, чёрт возьми! Суетятся санитары с носилками, грузят убитых и укладывают раненых... Десятка три телег уже подогнали... Да гонят вон ещё две лазаретные линейки... Надо бы поторопить: скоро уж полдень, пора трубить сбор начальников отдельных частей. Так установил после первой неудачной атаки: дело разбирать до мелочей, выслушивать полковых и сотенных командиров, указывать на их ошибки.

Пристально глянул сверху на Топоркова.

Простой-то он простой, но язык прикусил вовремя. Впрочем, и без Топоркова прекрасно известно: недовольны казаки его назначением. Ропщут: своих, что ли, командиров мало?.. А Эрдели, любопытно знать, приняли за своего? Чисто кавказский тип, один горбатый нос чего стоит. Хотя гвардией за версту несёт. Так что вряд ли... Вот Топорков — определённо свой, хотя и забайкалец. Тем более не кадровый офицер, кончивший курс в училище, а за боевые заслуги произведённый из подхорунжих на Японской войне. Так что мужицкие манеры и речь вполне извинительны. Впрочем, они весьма часто встречаются у офицеров казачьих войск... Ишь, надулся и молчит. Сыч-сычом... Недоволен, по всему, не меньше станичников. Собой или им, командующим дивизией?

А что он может поделать, когда штаб армии не снабжает в должной мере огнеприпасами? Да ещё без телефонной связи и автомобиля... Как же на таком широком фронте — все 40 вёрст! — объезжать полки днём и ночью? На лошади не наскачешься... А как быть, когда из штаба какого-нибудь полка кровь из носа нужно связаться с начальниками других боевых участков? Вогнать в мыло летучую почту — не котильон[51] как-никак — много ума не надо...