Внимание Берия наш полковник воспринял как согласие со всем им сказанным и отважился на рекомендации:

– Вам, товарищ Берия, надо перехватить у Хрущева и Маленкова первенство в реабилитации незаконно репрессированных евреев. Вы, а не они, должны амнистировать Жемчужину-Молотову, врачей-вредителей и оправдать посмертно Лозовского, активистов Еврейского антифашистского комитета и прочих незаконно казненных евреев. Это придаст убедительность первой части вашего доклада. Надо вам, убежден, и арестовать моего друга Василия Сталина. Арестовать, чтобы спасти. Василий с пылким своим темпераментом везде будет вещать об отравлении отца, и Хрущев с Маленковым его уничтожат. Пресечение слухов об отравлении Сталина необходимо и для успеха следствия по использованию ядов. Это следствие не удастся при подозрениях о нем у Хрущева и Маленкова – вторая часть вашего доклада может состояться только в глубокой тайне от них…

На «глубокой тайне от них» Евгений Петрович завершил пересказ слов Щадова, и речь затем повел с произнесенной уже ранее цитатой от Гоголя:

– Так вот, в ночь с 5 на 6 марта 1953-го полковника Щадова и маршала Берия сам чёрт веревочкой связал. Маршал Берия, он же – член президиума ЦК партии, он же – зампред правительства, он же – министр МВД обеспечил увольнение полковника Щадова из сталинской канцелярии и списание его с воинского учета как действующего офицера. Ему выдали паспорт, и он стал простым советским безработным. Но с бесплатной путевкой на курорт.

Сразу после похорон Сталина 38-летний полковник запаса Тихон Щадов отправляется в санаторий в Сочи. Занимает там отдельный номер, и на второй день по приезду идет под вечер купаться в холодном еще море. Поплыл он по волнам, а обратно не выплыл. Прохожий обнаружил на берегу его одежду и вызвал милицейский наряд. Персонал санатория одежду опознал и был составлен протокол: полковник запаса Щадов пропал – вероятнее всего, утонул. Копию протокола из сочинского райотдела милиции переслали в Министерство внутренних дел, а оттуда сведения о пропаже бывшего особиста Сталина направили в первые приемные ЦК партии и Совета Министров.

Полковник Тихон Лукич Щадов исчез. Исчез для Хрущева и Маленкова. А в ведомстве Берия появился некий сотрудник Тихонов. Он обитал в строго охраняемом дачном хозяйстве советской внешней разведки в подмосковной Малаховке. Он ежедневно нечто творил – стучал на пишущей машинке. Он часто звонил по телефону. Он, обросший густой черной бородой, иногда куда-то выезжал на присылаемой за ним машине со шторами. Он регулярно получал почту, доставляемую фельдъегерями.

Законспирированный Тихонов жил напряженной жизнью. После того, как в апреле 1953-го Берия арестовал генерал-лейтенанта Огольцова, которому в Министерстве госбезопасности была подчинена Токсикологическая лаборатория, Тихонов-Щадов не только составлял текст о беззакониях Хрущева и Маленкова, но и негласно контролировал следствие об использовании ядов не по заявленному назначению.

К лету 1953-го Тихонов-Щадов свои обязательства перед Берия выполнил. Есть лаконично-точный и убедительный перечень незаконных деяний двух партийных сановников, имеются и свидетельские показания о передаче ядов приближенным Хрущева и Маленкова. Проект доклада Берия на сессии Верховного Совета с доказательными обвинениями в тяжких преступлениях секретаря ЦК Хрущева и председателя Совета Министров Маленкова был подготовлен к середине июня. И доклад бы в ближайшее время состоялся, и грянул бы гром для Хрущева с Маленковым. Но им кто-то из МВД раскрыл выводы следствия по ядам. Они впали в панику и с сумасбродного страха спешно-преспешно склонили партийную верхушку преступить нормы закона и здравого смысла. Расправились с Берия в июне 1953-го с абсурдным обвинением его в шпионаже в пользу Великобритании и намерении реставрировать в СССР капитализм.

Убийство Берия было и убийством Тихонова – как только он покинул дачу разведки, его не стало вообще. А человек, которого звали Тихон Лукич Щадов был без вести пропавшим. Он, Щадов, полковник запаса, официально считался утонувшим в море, и объявлять его в розыск никому прийти в голову не могло. Власть имущие об исчезнувшем особисте Сталина забыли, он им о себе никак не напоминал.

Евгений Петрович сделал краткую паузу и продолжил:

– Минуло семнадцать лет. Теплым июльским днем 1970-го шел по северо-западной Руси кортеж автомашин: лимузин «ЗИЛ», черная «Волга» и два «Жигуля» Гражданской автоинспекции. В лимузине, помимо водителя, сидели трое: завотделом и секретарь ЦК КПСС Борис Николаевич Пономарев, говорящий по-русски коммунистический деятель из Европы и сопровождавший их в поездке первый секретарь обкома партии Иван Иванович. И тем днем все трое возжелали полюбоваться видом стоявшего на их пути старинного монастыря. Вышли они из лимузина, поглазели с горы-площадки на купола церквей и стены монастыря, и тут обкомовский секретарь Иван Иванович ни с того ни с сего заповествовал:

– Интересный у нас случай недавно приключился. В канун 25-летия Победы наметили мы пригласить в столовую обкома на праздничный обед наш ветеранский актив и трех живущих в области фронтовиков, которым в войну присвоили боевые ордена, но не вручили. Факт их награждения Министерство обороны установило только сейчас, и мы решили им воздать должное в обкоме. И вот числа 5 мая на прием ко мне напросился областной военный комиссар и доложил:

– Один из фронтовиков, не получивший в 1942-м орден, прописан – в монастыре. Он – монах.

А потом спрашивает:

– Будем его звать на обед?

– Вопрос непростой, – стал я думу думать. – Обком КПСС отвечает за атеистическое воспитание. В наших партийных стенах, вроде бы, не должно быть места монаху. Но он же за Родину воевал, Родина отметила его подвиг, вспомнила о нем и негоже отделять его от двух других фронтовиков, награды которым не нашли их в свое время.

Монаху передали приглашение на праздничный обед. И что? Он его не принял: «Я не могу участвовать в партийных гулянках».

Ответ его меня насторожил – попахивал он враждебностью к партии. Но орден монаху полагался серьезный – орден Боевого Красного Знамени. Не вручить нельзя. Я велел облвоенкому выехать сюда, позвать монаха в горисполком, выдать ему орден и навести о нем справки в районном военкомате. Отчет облвоенкома меня просто ошарашил: оказывается, антипартийно настроенный монах поступил в монастырь 10 лет назад как капитан со справкой о контузии, а после отставки Хрущева в 1964-м представил документы о службе в звании полковника в секретном секторе ЦК партии – в канцелярии Сталина.

От сей невзначай выданной информации у Пономарева полезли на лоб глаза, а между ним и первым секретарем обкома Иваном Ивановичем возник совершенно неожиданный для последнего разговор.

Пономарев. Вы знаете, как звать этого монаха? Как его фамилия, имя, отчество?

Иван Иванович. Еще бы, знаю. Щадов Тихон Лукич.

Пономарев. Я хочу увидеть этого монаха и потолковать с ним. Завтра вернусь сюда из санатория, приеду ровно в полдень в горисполком, а вы привезете туда Тихона Лукича из монастыря.