Вот и я все время прислушивалась к себе — не то ли это?

Кажется, нет… Нет. Нет!

На полях в книге приписано: «Любовь — величайшее счастье, даже несчастная любовь». Машин почерк. Это у нее-то несчастная любовь с Борисом? Мне бы хоть кусочек такой! Как же я ей завидую!

29 октября 1914 г. Среда.

В гимназии все начали делать себе маникюр: ножничками обрезают кожицу, отпускают длинные ногти, подпиливают, чтобы имели красивую форму.

У меня такие некрасивые руки!

Вчера в классе испортился свет, пришел электромонтер. Принес длинную лестницу с раздвижными ногами. Залез под потолок, копошится там — и вдруг замечаю, как девочки стали ломаться перед ним, кокетничать. Презираю! И все только потому, что в класс вошел молодой мужчина!

31 октября 1914 г. Пятница.

Евгешка заболела и, наверно, серьезно, потому что немецкий нам теперь вместо нее преподает отец Бориса. Я его видела, когда мы с Машей приходили к ним в гости. Тогда Николай Викторович был очень симпатичный и веселый, все время угощал нас ландрином. Перед классом он совсем другой, хмурый, недоступный. Немецкий все и так ненавидели из-за Евгешки и из-за войны, а теперь еще никто не может простить ему смены фамилии: был Мюллер, а стал Мельников. В этом все видят только трусость и карьеризм. После уроков в гардеробной девочки стали говорить про него гадости, передразнивать, как Николай Викторович учит произношению. У него действительно кривые и нехорошие зубы, но почему из-за этого надо над этим человеком издеваться? Я вдруг почувствовала такую ярость в себе! Какие же это подруги! Просто злобная стая! И я произнесла громко и четко: «Он поменял фамилию не потому, что трус, а потому, что ему стыдно за свою нацию!». Стало тихо. Все смотрели на меня. Я повернулась и ушла. По дороге мне стало очень-очень плохо. Испугалась, что теперь они станут меня бойкотировать. А уже дома пришел другой страх — страх страха. Неужели я так малодушна, что испугалась остаться в одиночестве? Мне ужасно стыдно. Я такая же, как они. Ничем не лучше. Нет, я хуже. Потому что они смеялись над Николаем Викторовичем искренне, а я за него заступилась и потом сама же испугалась своего заступничества.

А еще перечитала запись за среду. Как же так я могу писать о других и презирать их, если я ничем их не лучше? Подумаешь, они стали кокетничать перед каким-то монтером! Дело же не в монтере! Просто они хотят нравиться всем, вообще всем кругом и влюбить в себя весь мир, вплоть до последнего монтера! И я такая же.

Какой ужас!

4 ноября 1914 г. Вторник.

Сегодня был отличный солнечный день. Зашла за Талой, чтобы идти гулять. Она пошла переодеваться и, как всегда, прокопалась чуть ли не битый час. Пока я ждала ее, из своей комнаты выглянул Женя и позвал к себе. Я вошла в его комнату, и он показал кристаллы медного купороса, которые два месяца выращивал на подоконнике. Прямо настоящие изумруды! Ничего такого я еще не видела! Женя — удивительный! Потом спустилась Тала, и мы пошли.

А сейчас легла спать, но не могу — все время думаю о нем. Вижу его глаза, крепкие мускулистые руки, стройные ноги в гетрах. У него красивые руки, даже несмотря на то, что ошпаренные реактивами. А на скуле у него шрам — он подрался в Новопоселенском саду с хулиганами из Темерника, один из них ранил его кастетом. Какой он сильный, бесстрашный!

Это еще не то? Это не он? Нет, нет, нет.

Сегодня утром по дороге в гимназию опять видела сумасшедшую старуху в чепце на углу Таганрогского. Какой-то кошмар — у нее недержание. Стоит, а под ней лужица. И вдруг спрашивает меня каким-то мертвым голосом: «Ты уроки выучила?». Ее голос все еще стоит в моих ушах. Как все это ужасно — старость!

11 ноября 1914 г. Вторник.

Целую неделю ничего не записывала, потому что ничего и не происходило.

Что устроила сегодня наша Жужу!

После уроков в кабинете химии проглотила большой кристалл карболки! Кто бы мог такое ожидать от нашей серенькой мышки?! Романтическое самоубийство на деле выглядит совершенно неромантично. Бедная Жужу корчилась в рвоте, вся перемазалась — и платье, и ботинки, и чулки, даже ленты в волосах. Было видно, что она ела вермишель. Отвратительно! Ее увезли в папину больницу делать промывание.

Все гадали, кто же он? Жужу такая скрытная!

«Женщины бывают трех типов: кухарки, гувернантки и принцессы».

12 ноября 1914 г. Среда.

Даже сегодня в классе, хотя всю ночь проветривали, чувствовался запах Жужу. С ней все порядке. То-то все будут над ней смеяться, когда она снова появится! Бедная. А влюбилась она, оказывается, в Женю Мартьянова! В моего Женю! Не знаю, верить или нет. Это говорит Ляля, но, может быть, только чтобы позлить меня? С нее станет. И это называется лучшая подруга!

В моего Женю? Почему в моего?

На уроке смотрела на выставленные в шкафах чучела, на банки с заспиртованными лягушками, на дурацкие бюсты из папье-маше представителей различных рас: китаец, индеец, негр, — и вдруг подумала: все просто. Я, наверно, урод. Я, наверно, не умею любить. Просто не умею. Все умеют, а я — нет. Меня нужно вот так же набить, как чучело, и выставить. Разве можно такую полюбить? Конечно, нет.

17 ноября 1914 г. Понедельник. Рождественский пост.

Первый снег. И какой! Завалило весь Ростов.

Пришлось залезать в зимнее пальто, а оно с прошлого года стало тесным.

Сегодня задержалась после уроков, наши девочки уже все ушли, выхожу во двор, а там реалисты играли в снежки, и нужно было через них пройти. Страшно одной! Но все равно пошла. Тут снежок мне сзади в плечо! И гадкий хохот. Думаю, не обернусь! Стиснула зубы и иду дальше. Слышу сзади топот. Подбегает. Из последнего класса — Козлянинов. Подбежал и пробубнил: «Извините!». Так удивилась, что не нашлась что сказать. А потом мне вдруг стало так весело! Влетела домой и, не раздеваясь, к зеркалу. Щеки румяные, глаза горят. Какие у меня чудесные глаза! Да я же хорошенькая!

Няня принялась ворчать, что снегу нанесла, а я ее целовать!

22 ноября 1914 г. Суббота.

Все говорят, что таких ранних морозов еще никогда не было.

Ходили с Женей на каток. Он нес мои коньки и потом шнуровал мне ботинки. Как это было приятно! Мы катались, взявшись за руки. Все на нас смотрели. Несколько раз прокатились мимо Жужу. Она каждый раз делала вид, что нас не видит! Потом сидели на лавочке. Женя очень смешно рассказывал про своих однокашников. Я так хохотала!

Что это? Что со мной? Я люблю?

Написала, и страшно стало от этих двух слов: я люблю.

23 ноября 1914 г. Воскресенье.

Мне кажется, что это пришло. Я люблю. Так долго ждала, что теперь страшно поверить. Неужели это правда? Нет, лучше не обманываться. Все это еще ненастоящее. Нет!

Сегодня видела Женю только издали. Он на меня посмотрел. Улыбнулся. Конечно, я люблю его! Люблю! Женя — особенный! Он совсем не похож на остальных!