Но мысль об общей целесообразности явлений, воспоминание об утраченном спасает человека. И постепенно не забвение (это единственное спасение для животного), но связь с внешним миром, в которую ставит нас наша мысль, приносит успокоение исстрадавшейся душе. Это утешение нельзя почерпнуть из лекций профессоров или из заучивания на память теории ученого, которому нет дела до состояния вашей души. Когда говорят: «Мыслите», «Почерпните силу из принципа», это значит: предоставьте ищущей мысли на свободе производить свою работу внутреннего конструирования и спасения.

И если мышление, давая понимание, может спасти душу в час смертельной опасности, какой источник наслаждения должно оно хранить для человека!

Когда мы говорим о «раскрывании ума», тут понимается момент творчества, а не результат воздействия чисто внешнего впечатления. Раскрывание мысли – это активное понимание, сопровождающее сильные эмоции и ощущаемое как внутреннее духовное явление.

Мне пришлось встретить одну девочку-сироту, без матери, которая до такой степени была подавлена сухой школьной учебой, что была уже просто неспособна учиться и даже понимать, чему ее учили. Одинокая жизнь без привязанностей еще более усилила ее умственное переутомление. Отец продержал ее несколько лет в глухой деревне, как дикаря, а потом повез в город и пригласил к ней для занятий различных профессоров. Девочка работала и училась, но оставалась совершенно пассивной и равнодушной. Отец ее часто спрашивал: «Ну, раскрывается твой ум?» А ребенок отвечал: «Не знаю, не понимаю, что ты спрашиваешь?»

По случайному стечению обстоятельств девочка попала на мое полное попечение, и мне – тогда еще студентке-медичке – пришлось проделать мой первый педагогический опыт. На нем, к сожалению, не могу сейчас останавливаться, хотя он достоин внимания. Однажды сидели мы вместе; девочка занималась органической химией; вдруг она взглянула на меня загоревшимися глазами и закричала: «Понимаю, да, теперь понимаю!» Потом она вскочила и побежала к отцу с громким криком: «Папа, папа, мой ум раскрылся». Я тогда еще не знала истории девочки и чувствовала себя очень удивленной и испуганной. Она схватила отца за руки и повторяла: «Теперь я могу сказать тебе – да, да, а раньше я не знала, что ты спрашивал». Радость дочери и отца, их близость в этот момент заставили меня подумать, сколько счастья и какие источники жизни мы теряем из-за того только, что стесняем нашу мысль.

На самом деле для наших свободных детей каждое завоевание интеллекта – источник наслаждения. К этому удовольствию они теперь стремятся больше всего, и это заставляет их относиться равнодушно к другим наслаждениям низшего порядка. Испробовав это высшее, наши малыши отвертываются от сластей и игрушек.

Это ставит их неизмеримо высоко в глазах тех, кто наблюдает за ними. Их радости – радости высшего порядка, отличающие человека от животного; они могут спасти человека от отчаяния в мрачные минуты жизни.

И когда нашему методу бросают упрек в том, что он стремится служить наслаждению детей и что это безнравственно, я считаю это не опорочиванием метода, но оскорблением ребенка. В таком обвинении кроется клевета на ребенка, как будто бы удовольствия и радости детей могут состоять только в лакомствах, в праздности или того хуже. И ни одна из этих вещей не годилась бы, чтобы доставлять ребенку наслаждение в течение многих часов, дней или годов. Удовольствие бывает длительным лишь тогда, когда ребенок добивается человеческого наслаждения, доставляющего радость, напоминающую порыв девочки, которая устремилась к отцу, чтобы обрадовать его тем, что для нее наступил конец потемок, длившихся долгие годы.

Такие кризисы, характерные теперь только для гения, когда он открывает истину, разве не могут они являться естественным феноменом психической жизни? И не правильно ли, что проявления гениальных натур – лишь проявления «сильной жизни», избавленной благодаря особенностям индивидуальности от разных опасностей, и потому только и способных раскрывать истинную природу человека? Тип гения может стать обычным, и все люди в большей или меньшей степени явятся разновидностью одного и того же вида. И, следовательно, пути, по которым идет ребенок в процессе активного созидания своей индивидуальности, – пути гения.

Характерным для ребенка является интенсивность внимания, глубина сосредоточения, которая изолирует его от всех стимулов внешнего мира и соответствует по силе и продолжительности развитию внутренней активности. Как и в гениальной натуре, это сосредоточение не остается безрезультатным, но становится источником интеллектуальных процессов – кризисов, быстрого внутреннего развития и также внешней активности, проявляющейся в работе. <…>

Все эти проявления людей, освободившихся от внешних пут, мы встречаем в наших детях. Таким, например, является это поразительное духовное повиновение, которое в наше время неизвестно почти никому, кроме монахов, да и то относящихся к нему лишь как к теории; или методические размышления, составляющие подготовку внутренней жизни для тех, кто готовится к жизни в монастыре. Никто, кроме монахов, не предается созерцанию-размышлению.

Созерцание почти нельзя отличить от методов научного изучения. Нам, например, известно, что чтение массы книг подряд подтачивает нашу силу и способность мыслить. Когда мы выучиваем стихотворение наизусть, это значит, что мы его повторяем столько раз, чтобы оно запечатлелось в нашем уме. Но все это не созерцание, не размышление. Тот, кто выучивает наизусть строфу Данте, и тот, кто размышляет о стихе в Евангелии, заняты совершенно различными задачами. Строфа Данте украсит ум на некоторое время, но не оставит никакого длительного следа. Евангельский стих, послуживший предметом размышления, созерцания, окажет реформирующее и возвышающее влияние на душу. Размышляющий, созерцающий освобождает свой ум, насколько возможно, от всех других образов и стремится сосредоточиться на предмете своего размышления таким образом, чтобы все его внутренние активности сконцентрировались тут («все способности ума», как говорят монахи).

Результат размышления, «сосредоточения», созерцания – это «внутренний плод силы»: душа укрепляется, делается активной; она может действовать на внутренние задатки и оплодотворить их.

Путь, выбранный нашими детьми для их естественного развития, – созерцание, размышление, потому что без этого не могли бы они так подолгу останавливаться на каждом отдельном деле, черпая оттуда стимулы для постепенного внутреннего созревания. Цель ребенка, сосредоточившегося на работе с каким-нибудь предметом, очевидно, не изучение: его потянула к предмету потребность его внутренней жизни, которая организуется и развивается через посредство внешнего стимула. Ребенок так начинает и продолжает свой «рост». В таком отношении к внешнему миру упорядочивается и обогащается его мышление. Созерцая, размышляя, ребенок вступает на путь прогресса, продолжающегося без конца.

Это упражнение в созерцании вещей делает наших детей способными наслаждаться молчанием: дети становятся чувствительными к каждому впечатлению, стараются не шуметь, когда двигаются, избегать неловких действий, потому что они уже вкушают от плода сосредоточения духа.