А первое текущее дело, которое раскрыли данным методом, подоспело к 2004 году. Майкл Литтл вел грузовик под эстакадой. Кто-то бросил сверху кирпич, который пробил лобовое стекло и ударил Литтла в грудь. Из последних сил Литтл вывел грузовик на запасную аварийную полосу, после чего ему стало плохо с сердцем, и он умер. Результаты низкокопийного ДНК-профилирования образца, взятого с кирпича, не позволили экспертам найти полностью идентичный вариант в базе данных, но поиск через родственников привел к Крейгу Харману, который сознался в содеянном и получил шесть лет за непредумышленное убийство. Как считает старший инспектор Грэм Хилл из полиции Суррея, это был единственный способ доказать вину: «У меня нет ни малейших сомнений, что без новаторской технологии преступление осталось бы нераскрытым».

После обвинения Хармана Алек Джеффрис сказал, что поиск преступников по ДНК их родственников ставит «потенциально острые» вопросы, связанные с гражданскими свободами. Метод расследования должен быть адекватен преступлению. Нужно соблюдать равновесие между правами человека и необходимостью найти преступника. В большинстве стран запрещено вести уголовные расследования подобным образом. В США это разрешено только в Калифорнии и Колорадо, хотя родственный поиск по ДНК, полученной с недоеденного кусочка пиццы, видимо, помог вычислить «Грим Слипера», который держал в страхе Лос-Анджелес с середины 1980-х до начала 2000-х годов. В Великобритании так расследуют только убийства и изнасилования. Со времен судебного процесса над Харманом поиск через ДНК родственников привел полицию к подозреваемым в 54 серьезных преступлениях и позволил отправить 38 преступников за решетку.

Все же вопросы этики стоят ребром. Трой Дастер, социолог из Нью-Йоркского университета, отмечает: поскольку в США чернокожих арестовывают в восемь раз чаще, чем белых (по социально-политическим причинам, включая, возможно, расизм), поиск по ДНК родственников с наибольшей вероятностью будет сосредоточен на чернокожих преступниках. В британскую базу данных ДНК занесены сведения на каждого четвертого чернокожего и на каждого десятого белого. В США около 40 % ДНК-профилей в федеральной базе данных принадлежат афроамериканцам, составляющим около 12 % общего населения. Согласно прогнозам, сходная картина скоро возникнет с ДНК-профилями латиноамериканцев (13 % населения): главным образом вследствие преступлений, связанных с иммиграцией.

Что же делать? Один из выходов – делать ДНК-профили для всех жителей. Уже сейчас Национальная база ДНК Великобритании содержит более 6 миллионов профилей, охватывая больший процент населения (10 %), чем в любой другой стране мира. В этой базе содержались данные на всех лиц, подвергавшихся аресту (не только впоследствии осужденных), пока в 2008 году Европейский суд по правам человека не изменил правила. В 2012–2013 годах из базы данных были удалены профили 1,7 миллиона невинных людей. Алек Джеффрис призывал к этому еще в 2009 году: «Моя точка зрения очень проста… невинным людям не место в этой базе. Считать их будущими преступниками – не самый лучший способ борьбы с преступностью».

Поскольку многие преступления совершаются рецидивистами, национальная база данных – мощное орудие в руках полиции. В 2013 году 61 % ДНК с места преступления нашел совпадения в базе. Министерство внутренних дел не фиксирует, сколько из этих случаев привели к осуждению преступника, однако можно констатировать: у полиции есть важное подспорье в работе. Некоторые сотрудники уголовного розыска даже выступают за обязательное ДНК-профилирование. Впрочем, есть и другая точка зрения: с этим надо осторожнее, тем более что для составления ДНК-профиля достаточно мизерного количества вещества. Ведь зачастую люди оставляют свою ДНК на месте преступления по самым невинным причинам.

Одним словом, опасения налицо. А если добавить соображения неприкосновенности личной жизни и колоссальные издержки на ДНК-профилирование 60 миллионов человек, весь этот проект если и состоится, то в далеком будущем. Еще некоторые боятся, что преступникам легче будет подставлять невинных людей. Вэл Томлинсон услышала об этом на суде от адвоката, который пытался доказать, что образец ДНК его клиента был специально оставлен на месте преступления реальным виновником. Развивая свою точку зрения, адвокат задал гипотетический вопрос:

– Если бы вы захотели свалить вину на другого, как бы вы это сделали?

– У меня бы ничего не вышло, – ответила Вэл.

Как показывает опыт Вэл, преступники, пытающиеся подставить другого человека, не учитывают самые базовые вещи. «Знаете, как дети, которые перебарщивают, пытаясь скрыть проступок. Скажем, преступники оставляют слишком много крови. Или через неделю после преступления находишь кусок ткани, а он весь в осколках стекла вместо пары мелких осколков». Конечно, ДНК, как и любое мощное оружие, можно использовать во вред. Однако, как всегда, важно не только собрать данные (скажем, выяснить, кому принадлежит ДНК), но и осмыслить их. И здесь многое упирается в профессионализм экспертов. Это должно защитить невинных. И обычно защищает.

Иногда люди не скрывают, что именно они нарушили закон. Скажем, если преступление совершают политические борцы и террористы, они ставят мир в известность. После взрывов в мадридских поездах (см. главу 6) ДНК и политика сразу оказались в центре внимания. Неслучайно было выбрано и время теракта: за три дня до парламентских выборов. Вскоре после трагедии власти заявили о возможной вине баскской сепаратистской организации ЭТА: вероятно, надеялись прекратить разговоры о том, что взрывы – ответ на участие Испании в войне с Ираком. Однако через три дня ответственность взял на себя самозваный «военный представитель „Аль-Каиды“ в Европе» Абу Дуджана Ал-Афган. «Это ответ на преступления, которые вы совершили на планете, особенно в Ираке и Афганистане… Вы любите жизнь, а мы любим смерть».

Еще через месяц полиция начала захват квартиры, в которой находились семеро подозреваемых. Нескольким удалось бежать, а четверо взорвали себя. Вместе с ними погиб офицер спецназа. Следы ДНК террористов, найденные на месте происшествия (в том числе на зубной щетке), попали в руки экспертов, которые использовали низкокопийное ДНК-профилирование. Однако по этим ДНК-профилям не удалось найти совпадения в национальных базах данных. И судья постановил, что с помощью ДНК нужно выяснить, какое происхождение имеют подозреваемые, гуляющие на свободе: североафриканское или европейское. Это помогло бы следствию установить, кто же все-таки виновен в теракте: «Аль-Каида» или ЭТА.

Однако браки между южноевропейцами и североафриканцами по обе стороны Средиземного моря делали невозможной дифференциацию между теми и другими с помощью такой технологии. Судебный генетик Кристофер Филипс разработал новую методику и обнаружил, что один из ДНК-профилей, не принадлежавший никому из погибших или арестованных, «почти наверняка» принадлежит североафриканцу. Позже следователи применили поиск через ДНК родственников и постепенно вышли на алжирца Уана Дауда. Его отпечаток пальца также был найден на неиспользованном детонаторе в автомобиле Renault Kangoo неподалеку от места взрывов.

В ходе исследований Кристофер Филипс также определил «с вероятностью около 90 %», что ДНК с шарфа из фургона, использованного при подготовке терактов, принадлежит человеку с голубыми глазами. Таким образом, с помощью ДНК ученые способны узнавать все больше и больше подробностей о внешности подозреваемых. Следы, оставленные на месте преступления, способны описывать внешность преступника почти так же точно, как и очевидцы.