– Кем у него Каретина числилась? Она же рисовать толком не умела.

– Есть у человека дар к изобразительному искусству или нет – определяет преподаватель. Осмоловский считал, что Луиза – перспективная художница, и потом, «Возрождение» – это общественная организация. Ее руководитель отчитываться ни перед кем не обязан.

– ОБХСС им никогда не интересовался? Частные заказы – это же нетрудовые доходы.

– Портрет Дзержинского в зале для совещаний областного УВД видел? Осмоловский нарисовал. Бесплатно. В свободное от работы и общественной деятельности время.

– После разрыва отношений с Волковым и конфликта с Луизой «Возрождение» не приостановило свою деятельность?

– Общее «Возрождение», где Осмоловский внимательный преподаватель, не позволяющий себе никаких вольностей, работает в обычном режиме. Что с его внутренним кругом, я установить не смог. Мой главный источник информации в личной студии Виктора Абрамовича полы не моет.

– Где находится его мастерская?

Айдар назвал адрес и предполагаемое время появления Осмоловского в студии.

В конце недели я приехал на улицу Герцена в центре города, нашел нужный дом. Творческая мастерская художника Осмоловского располагалась в мансарде здания сталинской постройки.

«Никогда не обращал внимания на крыши старых домов, – подумал я, рассматривая мансарду. – Оказывается, чердачки, выходящие на улицу, это не архитектурные излишества, а окна просторного помещения, бесплатно переданного городскими властями талантливому алкоголику».

Виктор Абрамович появился в два часа дня. Выждав пару минут, я пошел следом за ним. Поднялся на последний этаж, постучал в дверь.

– Кто там? – недовольно спросил Осмоловский.

– Уголовный розыск!

Щелкнул замок, дверь открылась. Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза, пытаясь по первой реакции определить, какую линию поведения нужно выстраивать. Первым решил действовать Виктор Абрамович.

– Проходите, – он распахнул дверь и отошел в глубь помещения.

– Служебное удостоверение показывать?

– Не надо. Я уже понял, кто вы и по какому поводу пришли.

– О нет, Виктор Абрамович! Вряд ли вы догадываетесь о цели моего визита.

– Волков, Каретина. Кто вас еще может интересовать?

Руководитель студии «Возрождение» снял пальто, небрежно накинул его на вешалку, подошел к зеркалу, критически осмотрел себя, достал носовой платок, вытер испарину со лба.

– О чем вы хотели поговорить? – не оборачиваясь, спросил Осмоловский.

– Для начала – о том, как вы совратили несовершеннолетнюю Луизу Каретину.

– Ого! Я вижу, вы решили начать с угроз.

– Отчего бы нет? По делу Каретиной все свидетели что-то скрывают, темнят. Пока не загонишь в угол, правду никто не скажет.

– Пройдемте!

Осмоловский пригласил меня к чайному столику, предложил занять старое продавленное кресло у окна, пододвинул массивную хрустальную пепельницу. Набрал воды в чайник из крана над раковиной, воткнул его в розетку, сполоснул две фарфоровые кружки, протер их несвежим полотенцем.

– Начинайте, молодой человек, – разрешил он. – Пока чайник не разошелся, я хотел бы услышать, что вы припасли для меня.

– Жена, работа, положение в обществе.

– Супругу можете сразу же отбросить, она не поведется на ваши уловки.

– Жены художников воспринимают измены талантливых мужей как часть творческого процесса? Так сказать, издержки производства? Согласен. Оставим жену в покое. Вы уже не в том возрасте, чтобы бояться семейных разборок. Это вашей жене следует опасаться за сохранность семьи. Мужчины после пятидесяти лет частенько оставляют приевшихся жен ради молоденьких понятливых воспитанниц. Новая семья, новые ощущения, вторая молодость, а там уже и умереть не страшно.

– Оставьте ваши философствования для таких же юнцов, как вы. Я хотел бы выслушать более серьезные обвинения. Вы чай будете?

– Не откажусь.

Осмоловский разлил чай по кружкам, выставил вазочку с кусковым сахаром, сел напротив меня, закурил кишиневское «Мальборо».

– Приступим ко второй части марлезонского балета, – сказал он. – Вы говорите, я совратил Каретину? Когда это произошло? Кто свидетель? Луиза перед смертью заявление на меня написала?

– Если бы написала, то с вами бы разговаривал следователь прокуратуры, а не я.

– В этом есть какая-то разница?

– Огромная. Я пришел поговорить, а следователь бы вас допрашивал с одной-единственной целью – упрятать за решетку. Вернемся к угрозам. Мы живем в удивительном мире, в котором грязным слухам и сплетням доверяют больше, чем пафосным рассказам о трудовой доблести. На мой взгляд, ваше уязвимое место – училище. Стоит моим сотрудникам начать опрашивать девушек в училище: «Не приставал ли к вам преподаватель Осмоловский?», как тут же по училищу поползут слухи о вашем непристойном поведении. Следом мы отправим официальный запрос директору: «Не поступали ли жалобы на товарища Осмоловского от учениц или их родителей?» В запросе прямо укажем: «По нашим сведениям…» Вы улавливаете полет мысли? Сведения мы ничем подтверждать не обязаны. Тем более что совращенная вами Луиза Каретина мертва.

– Вы не принесли с собой диктофон?

– Виктор Абрамович, вы о чем? Американских детективов начитались? Где вы видели в советской милиции диктофон для скрытного ношения? У нас в следственном отделе есть служебный магнитофон, но он размером с кирпич, его под одеждой не спрячешь, а портфеля у меня с собой нет. Я же поговорить пришел, а не спровоцировать вас на признание.

– С училищем понятно. Что вы еще припасли?

– После того, как вас уволят из училища, а вас уволят, чтобы разбирательство не дошло до райкома партии, мы возьмемся за Союз художников. Тут мы потребуем отчет: «Какие шедевры создал товарищ Осмоловский в последнее время? Чем он занимается в мастерской, оплачиваемой за счет горсовета?» Пока руководство Союза художников будет думать, что с вами делать, мы организуем парочку писем в областные газеты от разгневанных читателей. «Гнездо разврата в центре города! Куда смотрят органы партийного контроля?» Руководство Союза художников будет обязано отреагировать на письма читателей. Для перестраховки у вас отберут студию, и вы останетесь с голым задом – творить бесценные полотна негде, преподавателем человека с репутацией педофила никуда не возьмут. Дальше продолжать?

Осмоловский попросил подождать минуту, достал из навесного шкафа две рюмки и бутылку коньяка «Арарат».

– Присоединиться не желаете? – спросил он. – Закуски, правда, нет…

– Помилуйте, Виктор Абрамович! В моем лице вы оскорбляете всю советскую милицию. Какой из меня оперативный работник, если я не умею пить без закуски?