попросту избавляетесь от меня, — сквозь зубы процедил Павленко. — Это подстава, предательство!

— Приказы командира не обсуждаются — это во-первых, — парировал старпом, не скрывая металла в голосе, — а во-вторых, ваш собственный проступок в моей системе координат считается не меньшей подставой и предательством и вообще тянет на расстрел. Одно то, что вы использовали мое изображение, проворачивая свою аферу, говорит о вас, Дмитрий, как о субъекте подлом и ненадежном. На вашем месте я бы радовался такому легкому исходу. Будь на месте капитана я…

— Вы были на месте капитана, товарищ старший помощник, — Павленко изо всех сил пытался сдержать ярость, и единственным, что удерживало его от импульсивных и непоправимых поступков, было осознание своего полного и безоговорочного фиаско. Однако уколоть бездарного офицера Павленко все же попытался. — Напомнить, чем завершилось ваше руководство?

Колкость Павленко хлестнула Сорокина куда больнее, чем смогла бы реальная пощечина. Старпом побагровел, глаза его налились кровью, зубы заскрежетали. Однако свой гнев он подавил довольно быстро и уже в следующий миг ответил зарвавшемуся офицеру:

— Как бы то ни было, я по-прежнему на своем месте, а вы, капитан-лейтенант, понижены в звании, унижены и отброшены в сторону, как вшивый бездомный щенок, — на том Сорокин и завершил пикировку. Он кивнул матросам и приказал: — Сопроводите капитан-лейтенанта до челнока и проследите за тем, чтобы по дороге он ни с кем не общался.

Так, собственно, и произошло. По пути в ангар матросы не обменялись с Павленко ни единым словом, хотя Дмитрий и пытался уверить их, что ему срочно необходимо переговорить с научным сотрудником Касаткиной или начальником медицинской службы Ратушняком. На все его ухищрения конвоиры отвечали либо молчанием, либо сухим «Не положено!».

Усугублять свое положение Павленко не стал. Любая его попытка отвязаться от конвоя или изменить маршрут наверняка будет расценена как попытка к бегству. Матросы применят оружие, и тогда песня Павленко будет спета уже окончательно. Дважды наступать на одни и те же грабли он не собирался, а потому дискредитировать себя необдуманными поступками не стал. Сейчас он проиграл, следует принять это как данность и подчиниться. Подчиниться воле капитана, не давая ему в руки новые козыри.

Более того, размышлял Дмитрий, сейчас действительно нужно разобраться с этим долбаным амальгитом! И делать это там, на «Осирисе», если уж говорить честно, будет куда проще, чем тут на «Прорыве». Там не работают никакие системы слежения, никакие системы связи. На «Осирисе-3» вообще ничего не фурычит! А еще там не будет посторонних глаз и ушей. Следовательно, на «Осирисе» Павленко будет принадлежать самому себе. Там будет время на «подумать», будет свобода действия. Кроме того, там будет Роман — единственное живое существо, которое знает про ваэрров, амальгит и «Юкко» хоть что-то. Павленко сейчас очень рассчитывал на то, что Роману не пропекли мозги до состояния овсянки с молоком, ведь без его помощи, без его знаний ничего не выйдет.

Дмитрий чувствовал, что ключевая информация о ваэррах хранится в голове Романа. Единственная причина, по которой эта информация еще им недоступна — людское невежество. Эти знания, эти драгоценные сведения они пытались отнять у Романа силой! Его пытали, морили голодом, лишали сна — делали все, чтобы репликант возненавидел человечество. Никто даже не попытался встать на его сторону, никому не пришло в голову посмотреть на этот мир, на всю ситуацию в целом его, Романа, глазами. А ведь, если разобраться, кто он такой? Репликант, биологический робот, у которого в голове вместо мозгов биологический компьютер. Компьютер, кем-то запрограммированный. И действовал Роман сообразно заданной программе. Нужно только понять, кто именно его программировал и что конкретно заложено в его память. Да, шансов выудить из репликанта хоть что-то стоящее было маловато, но попытаться все же стоило. Кто знает, может быть, его познаний и хватит на то, чтобы пытливому разуму Павленко было за что ухватиться. В таких случаях решение может появиться практически из ничего. Нужна хоть одна ниточка, хоть крошечная соломинка — что угодно, лишь бы начать распутывать этот чертов клубок тайн ваэрров. А разобравшись в их технологиях, Дмитрий сможет вернуться победителем. Сможет доказать и капитану, и всему экипажу, что не лыком шит, что он не предатель, что он действовал на благо всего человечества. Возможно, он даже сможет вернуть реакторы! Да, он докажет им всем! Всем, и ей в том числе. Выбрала она не его, вы только поглядите на эту королеву!

* * *

Капитан Кольский тем временем миновал камбуз, жилой отсек, отсек связи и вышел к медицинскому отсеку. Там он намеревался вновь поговорить с Касаткиной. Варвара Сергеевна сейчас должна была уже завершать работу с репликантом. После прожарки мозгов на нейроне Роман больше походил на овощ.

«Вот и хорошо, — думал Кольский, — Павленко будет, чем заняться на „Осирисе“. К примеру, заново приучать это животное к лотку».

Тем не менее Кольскому нужно было лично убедиться в недееспособности репликанта. Необходимо было понять, можно ли оставлять его наедине с Павленко или лучше было бы поджарить глупого репликанта еще разок, для верности. Именно поэтому Кольский и позволил Касаткиной присутствовать при нейронизации головного мозга репликанта, хотя начмед Ратушняк и возражал против этого.

К слову, работа Касаткиной с Романом была одним из условий их сделки. Свою часть уговора Кольский как раз выполнил — помиловал этого бунтаря Павленко и дал Варваре Сергеевне время на реабилитацию репликанта после грубого насильственного проникновения в его мозг. Теперь же капитан намеревался получить от своего объекта вожделения четкий и однозначный ответ — «да» или «нет». Причем он ясно дал понять Касаткиной, что при ее отрицательном ответе условно-досрочное освобождение Дмитрия Павленко может превратиться в пожизненный приговор, а существование Романа в таком случае и вовсе просто закончится.

Было ли это подло? Бесспорно. Было ли сурово? Однозначно. Но таковыми были текущие реалии. Кольский уже решил для себя, что они тут застряли навсегда. Они никогда не покинут этот клочок космоса. Более того, ваэрры не позволят им понять сути гравитационного воздействия на них. Вполне возможно, что эти два месяца неопределенности на «Прорыве» обернулись для Земли десятилетиями колонизации и полным истреблением человеческой расы. Вполне возможно, что сейчас только они, три земных звездолета «Прорыв», «Ксинь Джи» и «Ориджин» — единственный оплот человечества во вселенной.

Кольский даже придумал собственную теорию того, почему ваэрры не уничтожили