Если честно, мне жаль Подольски. Потому что его верность своей стране и необходимость делать то, что в ее интересах, вступила в острейший конфликт с фундаментальными принципами, на которых стоит его страна. Америка борется за демократию во всем мире, а не провоцирует военные перевороты. Америка воюет с «Аль-Каидой», а не вступает с ней в тайный сговор. Они, американские разведчики, команда, а не скопище смертельно ненавидящих друг друга кланов с диаметрально противоположными интересами у одной кормушки.

Есть люди, способные комфортно существовать одновременно в двух мирах. Идеальном, составленном из принципов и идеалов, и реальном, в котором идеалы по какой-то причине не реализованы или отвергаются. Но Подольски не таков. Он типичный американец, и потому мне его жаль. Не стоит ему заниматься разведкой.

А Подольски хочет сейчас у меня выяснить, кто такой Аль-Малик, и это сейчас для него важнее всего. Вот дурак-то.

– Да, русский.

– Твой бывший коллега? – продолжал допытываться американец.

– Не совсем.

– Тогда кто?

Скверно. Очень скверно.

– Спецназовец внутренних войск. Это у нас что-то вроде ваших команд быстрого реагирования. SRT, HRT. Только все это у нас сведено в единый род войск, а не разбросано, как у вас, по ведомствам. Жандармерия.

– Да, я понял. И этот человек стал религиозным экстремистом?

– Да, стал.

– Русский? Очень странно. Мы имели дело с чеченцами, но русский…

– Ничего странного. Он просто мразь. К тому же вспомни дело Эрика Харруна[28]. И ты думаешь, он единственный?

– Не единственный, но…

Подольски замялся, но все-таки решился.

– Знаешь, друг, ты не обижайся, но…

– Говори, чего уж там.

– Не следует сравнивать Харруна с вашими джихадистами. Тем более что ваших – на два порядка больше, мы это знаем по Сирии.

– Вот как? И почему же?

– Потому что у них разная мотивация. Наши джихадисты борются против свободы. Ваши – для того, чтобы эту свободу получить.

Не знаю, для чего он это сказал? Может, чтобы понять, не готов ли я переметнуться к ним? Встать на сторону свободы, как они говорят?

– Это с чего ты взял? Неужели допрашивал чеченцев?

– Нет. Для этого не нужно допрашивать чеченцев. Можно все понять и так. В вашей стране недостаточно свободы. Люди открыто говорят, что они не ощущают страну своей, что не могут ни на что влиять. Ты никогда не задумывался над тем, что некоторые идут на джихад именно поэтому? Потому что иначе – ничего не изменить.

Бред какой.

– Посмотри на вещи шире, друг, – сказал я. – Хватит про Россию. Возьмем весь мир и то, что в нем творится. Тебе не кажется, что в целом джихадисты воюют, потому что нет никакого другого пути что-то изменить?

– Ты о чем?

– Возьмем Америку. Ты работаешь целый день в современном офисе, потом выходишь на улицу, садишься в машину и едешь домой. Дом у тебя отдельный, с несколькими спальнями, пусть даже он и принадлежит не совсем тебе, а большей частью банку. У жены тоже есть машина, и, скорее всего, есть еще большой пикап, пусть подержанный, чтобы таскать прицеп с катером. В отпуск вы едете в Диснейленд.

– Черт возьми, мы все это заработали! – прервал меня Подольски.

– У тебя двое или трое детей, и они ходят в школу. Ты выбираешь, где жить, чтобы был получше школьный округ, – не обратил внимание на восклицание я. – И ты – член какого-нибудь клуба. А теперь сравни с тем, что здесь происходит, и спроси себя: почему здесь все хотят что-то изменить, а?

– Черт возьми, все, что мы заработали, мы заработали тяжелым трудом.

– Ага, верно. Только и мы трудились не менее тяжко. Мы трудились, чтобы выжить в двух мировых войнах. Америка в них только поставляла оружие и нефть, причем обеим сторонам в конфликте.

– Мы сражались на Тихом океане!

– И сколько потеряли? Триста тысяч? А мой народ – двадцать пять миллионов.

Не надо было это говорить. Но я говорил.

– Почему-то получилось так, что вы сочли возможным судить нас. Наш образ жизни. Нашу политическую систему. Громче всего кричат маргиналы, причем кричат о своем, что волнует только их, потому не получают на выборах и пяти процентов голосов. А сколько голосов у вас получил Ральф Надер[29], а? Вы не мерило мировой истории, Алекс, и не судья. И не надо судить о нас по тем мерзавцам, которых ты слушаешь два раза в неделю. Они не Россия и не русские, и не суди о нас по ним. Наши страны имеют общего врага. А это сближает. И давай на этом остановимся.

Подольски угрюмо замолчал.

– Тоталитарист, – сказал он.

– Идиот, – отбил мяч я. – Вон, кажется, приехали. Удачи.

Неприметный седан остановился на другой стороне дороги. В нем был Обан. Машина принадлежала американской станции ЦРУ. Подольски вылез из нашего внедорожника, с риском для жизни пересек дорогу и уселся в седан. Машина тронулась. Я немного выждал и поехал следом, ориентируясь по БПЛА.

* * *

Вечером удалось расшифровать полученные данные и опознать обоих иракцев, которые присутствовали на встрече. Один майор, другой – старший майор. Явно не конечное звено в цепочке заговорщиков. Оба принадлежат к девятнадцатому моторизованному полку особого назначения (что-то типа тяжеловооруженного спецназа, отряд немедленного реагирования), входящему в состав пятой механизированной дивизии, расквартированной совсем недалеко от Багдада, в Баакубе. Полк недавно перевооружился на тяжелые колесные танки и представляет собой грозную, высокомобильную силу. Благодаря отличным дорогам он может через несколько часов оказаться в любом конце страны. Конечно, там все проверены, все офицеры, все солдаты. А как же иначе?

Все то время, пока мы вели игру с американцами, надо сказать, неоднозначную игру с негарантированным результатом, нельзя сказать, что специальная группа из иракских, иранских и российских офицеров безопасности, целью которой было обеспечение багдадского саммита глав государств, не работала. Работали, и еще как! Чтобы вам была понятна схема работы спецслужб, скажу, что действительность сильно отличается от книг. Да, бывают прорывы, и прорывы эти совершают одиночки или мелкие группы людей. Но основа, фундамент всего – это планомерная, целенаправленная работа оперативного штаба с большим объемом информации, скрупулезная и планомерная отработка всех имеющихся на мониторе угроз, распутывание всех клубков, какие только есть, с целью определения степени опасности, переворачивание всех камней, чтобы определить, под каким прячется змея. И даже если змея не будет найдена вовсе – в девяти из десяти случаев так оно и бывает, – это не значит, что такую работу не надо делать. Она и делается – невидными и не знающими победного грома литавр людьми. Потому что ее надо делать. Она – фундамент всего.