— Явился, бродяга. Эх, знать бы, где тебя носило все эти дни, где твоя хозяйка жила-почивала. — Фёдор почесал пса между ушами. — Что, захромал, бродяга? Даже ты утомился по лесам таскаться...

Ушан щурясь смотрел на него переполненными собачьей печалью ореховыми глазами. Понурый Туман не замедлил шага, словно его седок уснул крепким сном.

— Пойдём, приятель, — сказал Фёдор псу. — Не то твой хозяин убежит от нас.

* * *

Казак продолжил путь пешком, ведя коня в поводу, словно опасаясь второпях, с налёту, проскочить место долгожданной встречи. Теперь он точно знал, где Аймани, так, словно она сама сказала ему об этом. Он знал, под которой из одинаковых сосен бескрайнего бора она ждёт. Впереди, между стволами, мелькали седые, словно покрытые изморозью, уши ишака. Фёдор заторопился, стараясь догнать Мажита. Вот она, седая кисточка на хвосте Тумана, ослиная понурая шея, пустое седло. Аймани и Мажит стояли радом, плечо к плечу, прижимаясь спинами к стволу сосны. Тёмные одежды, войлочные башлыки, одинаковые тонкие лица. Только у брата глаза темнее летней ночи, а у сестры синее воды высокогорного озера.

«Разве так бывает?» — подумал Фёдор.

Капли редкого дождичка скатывались по их башлыкам, терялись в мокрой траве.

— Ну что? — тихо спросил Фёдор.

— Я добежала до Коби, — в тон ему ответила Аймани. — Видела на башне чёрный флаг. В крепости тихо. Ворота заперты. Вокруг крепости следы боев. В лесу много людей. Они пришли с оружием из-за гор. Прячутся.

— Ты видела Али?

Она молчала.

— Али — дикий волк был с Йовтой под Дарьялом.

— Гасан-ага не предатель, — ответила она. — Не думай так.

Фёдор вздохнул.

— Нам надо идти в Коби. Если княжна там, нам надо найти её мёртвой или живой. Мажит, садись на ишака, пойдём.

Фёдор взобрался в седло.

— Погоди, — сказала Аймани. — Я пойду вперёд. Буду оставлять метки. Ступай по ним. На дорогу не выходи.

— Гасан-ага...

— Не думай об этом. Позже всё поймёшь...

— Чего понимать-то? Перемётной сумой оказался карабахский вояка! Дауда-песенника в Грозную отправил с ясной целью шпионить, а сам...

— Всё не так...

— Поймаю обоих, не сомневайся. Споймаю и убью!

Грудь Фёдора жгло так, словно его пытали раскалёнными щипцами, ноги онемели. Кровь остановилась в жилах его, превратившись в густой студень, туманный полдень оборотился тёмной ночью в глазах его.

— Али бился под стенами Дарьяла с русскими войсками. Я искал его среди мёртвых и не нашёл — значит, он жив. Таскается по свету, предательское семя, следом за своим хозяином! — Фёдор умолк. Гнев и ревность сдавили его горло с такой силой, что невозможно стало продохнуть.

— Насмотрелся ты на мертвецов, Педар-ага, — примирительно молвил Мажит. — Кому по силам видеть такое и не потерять рассудок? Не кричи. Слышишь грохот? То гневаются горные духи, сыплют камни на головы неверных, отдавшихся во власть подлых мыслей и грязных дел. Воля Всевышнего совершается неумолимо, при нашем участии или без него.

— Хитроумные слова говоришь, — выдохнул Фёдор. — И вот тебе мой ответ: отныне не отпущу от себя твою сестру!

Он схватил Аймани за руку, притянул к себе. Она дерзко глянула ему в лицо, усмехнулась, откинула башлык, подставив дождю рыжие косы. Сказала коротко:

— Будь по-твоему. Попробуй удержать!

* * *

Туманное утро превратилось в сырой день. Эхо носило по лесу грохот дальних обвалов. Они продолжали движение по сосновому бору, повинуясь молчаливым указаниям Аймани.

Соколик сразу и безоговорочно принял её на своё седло, подчинился безропотно, принял ласку девичьих ладоней. Фёдор видел, как туманила её очи невиданная им нежность, как водила она руками по рыжей шкуре на шее коня, как перебирала тонкими пальцами тёмную гриву. Соколик косил на всадницу карим оком, скалил зубы в забавной лошадиной ухмылке. Наконец, ревность Фёдора обернулась угрюмой отстранённостью. Он выпустил из рук поводья, шагал в стороне, глядя с тоскою, как славно спелись друг с дружкой эти двое — оба рыжие, оба злые и непокорные, оба — так горячо любимые. Казак теперь разговаривал только с Мажитом да и то будто бы нехотя, с ехидством, через плечо.

— Какой там у нас аул на пути, скажи-ка, Мажит!

— Неведомо мне, Педар-ага. У сестры спроси — она знает.

— Да и Бог с ним, с аулом этим. Какое бы название он ни носил, всё одно куплю там себе ишака, только не такого, как твой Туман. Мне нужен одр помоложе.

— Лихому наезднику, как ты, Педар-ага, надобен лихой скакун, — уклончиво отвечал Мажит.

— Куда мне на лихом коне скакать! Видно, стар я стал. Не ты ли, Мажит-ага, говорил нынче утром, будто я ополоумел?

Они двигались бок о бок. Изумрудная трава влажно поблескивала под копытами Тумана. Аймани, верхом на Соколике, ушла далеко вперёд. Там, на невысоком холме, Фёдор видел останки разрушенной крепостной стены, силуэт сторожевой башни на фоне темнеющего неба.

— Я, Педар-ага, толковал в том смысле, — продолжал Мажит, — что тяготы войны, трудности похода утомили тебя. Легко ли человеку вдали от родного края, семьи, родителей? Что есть для тебя в этих горах? Тут нет даже отчих могил, кои можно оросить слезами доброй памяти в минуты горестных испытаний. Мы с сестрой, любя тебя за честность твою и добрый нрав, стараемся скрасить твоё одиночество в горькой разлуке. Как можем, стараемся! Но силы наши не велики, а возможности ограничены.

— Которую уж неделю мотает нас дьявол по этим горам... или то шайтан ваш, а, Мажит? Куда мы идём? Не сбились ли с дороги? Может быть, Аймани гонится за кем-то? Не ищет ли, голубка, какую потерю?

Фёдор всматривался в гладкое, ни морщинки, и совершенно бесстрастное лицо Мажита. В его глубоких глазах, чёрных, как вода в тихом лесном озере, покоилось молитвенное умиротворение.

— Мы дойдём до Коби, Педар-ага, заберём Сюйду-ханум, доставим её Ярмулу и...

— И что? — Фёдор усмехнулся, а Мажит потупил взор.

— ...и получим награду...

* * *

На ночь остановились в давно покинутых руинах. Островерхие домишки — одна дверь, одно оконце, — сложенные из грубо отёсанного камня, теснились вокруг древней башни. Когда-то, должно быть в незапамятные времена, селение окружала величественная стена, с бастионами и могучими вратами. Теперь зубцы стен обвалились, черепица исчезла с крутых крыш, большую часть крепостных стен разобрали жители окрестных аулов для строительства собственных жилищ, улочки заросли густой травой, площадь перед башней стала пастбищем для скота. Аймани верхом на Соколике объехала селение кругом, заглядывая в каждую дверь, пока наконец не выбрала место для ночлега. Фёдор покорно подпирал плечом стену древней башни, смотрел внимательно, как яркое золото её кос блестит и змеится по чёрному войлоку плаща. Вот она спешилась, вот скрылась в темноте дверного проёма. Мажит в сторонке рассёдлывал Тумана. Ушана давно уж и след простыл. Верный сторож отлучился, как обычно по вечерам, на поиски пропитания или по каким-то иным ведомым лишь ему одному собачьим делам.