– Это верно, – согласилась фрау фон Котце. – И я совершенно уверена, что его высочество произведет на вас большое впечатление. Его ордена блестят просто ослепительно.

– Не сомневаюсь в этом, – улыбнулась Камилла.

У нее было чувство, что князь, не говоря о прочих его качествах, окажется весьма напыщенной и высокомерной особой. Отец говорил ей, что правила дворцового этикета в Мелденштейне не настолько строги, как при других королевских дворах в Европе, но Камилла была уверена, что наступает мгновение, когда дверца золотой клетки, куда она добровольно согласилась войти, вот-вот захлопнется, и даже будущее не сулит ей надежды на избавление.

Она вспомнила то время, когда привольно скакала верхом по полям и лугам, когда без разрешения плавала вместе с Джервезом в озере, когда лазала по деревьям или пряталась от своей гувернантки в лесу и испытывала пьянящее чувство свободы. Все это осталось в прошлом – теперь же она будет вынуждена строго следовать установленным правилам, всегда находиться в сопровождении компаньонок и, в сущности, жить, как в тюрьме.

– Мисс, вы выглядите, как настоящая княгиня, – услышала она голос Розы. – Все, чего вам недостает сейчас, – это короны.

Камилла засмеялась.

– Это уже настоящий рабский ошейник, Роза, – сказала она, не думая. – Однако не сомневаюсь, что скоро его наденут на меня.

Только увидев испуг и возмущение на лице фрау фон Котце, Камилла поняла, что допустила бестактность.

– Простите меня, – торопливо извинилась она. – Конечно же, я пошутила.

– Я передам мужу, что вы готовы, – сухо сказала фрау фон Котце.

Она снова сделала реверанс и удалилась из комнаты. Камилла постояла мгновение, как бы собираясь с силами перед тяжелым испытанием, затем медленно подошла к двери. У нее было такое чувство, что она идет на казнь.

Камилла сделала всего несколько шагов по коридору, как вдруг увидела спешившую навстречу ей баронессу. Девушка была удивлена тем, что баронесса не зашла к ней раньше, чтобы узнать, не нужно ли ей чего-нибудь и не хочет ли она обсудить какие-либо проблемы перед отъездом в Мелденштейн. Камилла подумала, что, вероятно, пожилая женщина все еще чувствовала себя нездоровой, однако сейчас, судя по поведению баронессы и по выражению ее лица, что та находилась в состоянии крайнего возбуждения.

– Мне необходимо поговорить с вами, мисс Лэмберн, – запыхавшись, сказала баронесса, подойдя к Камилле.

– Конечно, – согласилась девушка. – Прошу вас в мою спальню. Я отошлю Розу.

– В этом нет необходимости, – ответила баронесса. – У вас есть будуар, может быть, пройдем туда?

Она открыла дверь комнаты, смежной со спальней. Перед Камиллой предстала прелестная маленькая гостиная, которую она прежде не заметила. В комнате на столах стояли искусно составленные букеты, и девушка подумала, что с ее стороны было большим упущением не обратить внимания на этот специально предназначенный для нее будуар.

Баронесса закрыла дверь. Только сейчас девушка обратила внимание на ее изящное платье из бледно-сиреневого шелка, отделанное кружевами. Шляпка баронессы была украшена плюмажем, а длинные лайковые перчатки прекрасно гармонировали со всем ансамблем.

– Я глубоко обеспокоена, мисс Лэмберн, – начала баронесса, и по ее виду Камилла поняла, что это действительно так.

– Что случилось?

– Некоторое время назад маркграф послал за мной. Он сообщил мне, в какое расстройство и изумление привело его известие о том, что вчера, после того как я ушла спать, вы провели какое-то время в саду наедине с капитаном Чеверли.

Слова баронессы прозвучали совершенно неожиданно, но Камилле удалось выслушать их, ничем не выдав того ужаса, который они вызвали в ней.

– В самом деле? – холодно спросила она. – И что, в этом: есть что-то особенно предосудительное?

– Предосудительное? – переспросила баронесса. – Я не говорю, что это предосудительно, мисс Лэмберн, но, безусловно, это был чрезвычайно неосторожный поступок для девушки в вашем положении, тем более в самый канун приезда в Мелденштейн. Конечно, мне следовало сопровождать вас, я сама виновата в том, что случилось, но когда я увидела, как вы поднимались по лестнице, я была уверена, что вы отправились спать.

– Вы сделали самое естественное предположение, – заверила ее Камилла. – Я должна была пожелать вам спокойной ночи. Это большая оплошность с моей стороны. Но у меня болела голова, и я пошла к себе в комнату, чтобы поискать лавандовую воду.

– Это моя вина, – сказала баронесса. – Мне следовало бы зайти к вам и спросить, не нуждаетесь ли вы в моих услугах. Но, честно говоря, мисс Лэмберн, я все еще неважно себя чувствовала и была счастлива представившейся возможности покинуть душный и шумный зал.

– Кто посмеет вас в чем-либо упрекнуть? – беспечно произнесла Камилла. – Когда моя головная боль немного успокоилась, я решила, что мне неплохо побыть на свежем воздухе. Если вы помните, прошлой ночью было очень тепло. Капитан Чеверли был крайне любезен и проводил меня в парк. Я не вижу здесь ничего предосудительного.

– Маркграф всегда был сплетником и интриганом, – заметила баронесса. – Я не сомневаюсь, что, как только он прибудет в Мелденштейн, эта история будет немедленно доведена до сведения княгини. Она будет недовольна тем, что я пренебрегла своими обязанностями. Возможно, мне не удастся сохранить свой пост фрейлины при княгине и придется покинуть двор. Если это произойдет, жизнь моя будет кончена! Клянусь, мисс Лэмберн, мне тогда незачем будет жить!

Глаза баронессы наполнились слезами, и она принялась жалобно промокать их носовым платочком.

– Умоляю вас, не мучайте себя, – мягко произнесла Камилла. – Обещаю вам, я обязательно расскажу княгине о том, как я благодарна вам за ту доброту и заботу, которые вы проявили во время нашего путешествия. Нет никакой необходимости упоминать о вашем нездоровье, и я убеждена, что княгиня скорее прислушается к моему мнению, чем к мнению маркграфа.

– О, я в этом совсем не уверена, – с несчастным видом сказала баронесса. – Ах, мисс Лэмберн, как вы могли так пренебречь светскими условностями, да еще где – в этом дворце?

– Я не понимаю, какое маркграфу дело до того, что у меня возникло желание побеседовать со своим соотечественником, чьей защите и покровительству ее высочество сочла возможным вручить меня? Баронесса покачала головой.

– Ах, моя дорогая, вы так молоды, доверчивы и невинны! Вы даже не представляете, какими завистливыми и не доброжелательными могут быть люди при дворе! Они видят дурное в каждом поступке, каждом произносимом слове! Как я ругаю себя за то, что позволила вам совершить поступок, который, по вашему мнению, является естественным и заурядным, но который может быть совершенно не правильно истолкован людьми, желающими посеять смуту.