Все заинтересовались редкой покупкой. Принесли драгоценную книгу. Бьернссон стал перелистывать фолиант, пряча улыбку.

– И что, – насмешливо спросил Бьернссон, – удалось ли вам с помощью рецептов этой книги изготовить философский камень?

– Все дело в том, сударь, – объяснил Сият-Даш, – что алхимия не наука, а искусство. Книга сия подобна учебнику стихосложения. Недостаточно ведь знать размер и вид куплетов, чтобы слагать стихи, надобно быть великим поэтом, как Даттам или Адуш.

На следующее утро гости разъехались, а хозяин повел Бьернссона осматривать усадьбу. Как и накануне, он был необычайно грустен. Яшмовый араван не мог не спросить о причине.

– Право, – признался хозяин, – у меня в доме большое несчастье. Я, видите ли, не досчитался по ведомостям трехсот тысяч, а через полтора месяца ревизия.

Бьернссон помолчал и сказал:

– Да, это действительно большая беда.

Сият-Даш упал на колени:

– Умоляю вас, – помогите мне!

– Друг мой, – сухо отозвался Бьернссон, – все знают, что у меня нет денег. А если бы они были, я бы роздал их беднякам, а не казнокрадам.

Хозяин заплакал.

– Я знаю свои грехи, – пробормотал он. – Но ведь вы, господин араван, монах-шакуник, и умеете делать золото!

– Прощайте, мне пора, – сказал Бьернссон.

Хозяин обхватил его конопляные башмаки и закричал с колен:

– Видит небо, нехорошо поступает тот, кто не слушает униженных просьб, и неправ богач, отказавший нуждающемуся!

Бьернссона, почтительно заломив руки, отвели во флигель. Во флигеле стояли реторты и перегонные кубы, и за каменными зубьями магического круга мерцали склянки с алхимическими зельями. Хозяин, кося глазами от страха, сказал:

– Алхимики, подобные вам, араван Арфарра, часто скрывают свое искусство, ибо иначе их заточают и преследуют. Но со мною, клянусь честью, вам нечего опасаться. Слово мое так же верно, как верно то, что небо стоит на восьми столбах. Сделайте десять тысяч золотых государей, и я отпущу вас. Вы сами говорили, что искупаете чужие грехи – искупите же мой!

Три дня Бьернссон не разговаривал и не вставал с лежанки. Знаками он отказывался от еды. Стражники, приставленные к алхимику, видимо жалели его, но на глазах хозяина поворачивались к нему спиной.

Из окон бревенчатого флигеля была видна управа – шпиль, воткнутый в небо, и подземелье, куда сажали провинившихся. Бьернссон плохо спал, забывался только под утро, – но через час его будил петуший крик и дикие вопли недоимщиков, которых пороли у столба с государевым именем.

Он просыпался, таращил глаза и глядел на прозрачные, бесстыдно изогнувшиеся ряды реторт. В нем пробуждался атавистический инстинкт физика. Инстинкт уговаривал его сотворить чудо. Бьернссон сжимал зубы, закрывал глаза и тихонько повторял себе, что такие прецеденты уже были, и что тот, кто полагается вместо слов на чудеса, кончает обыкновенно плохо.

Вечером четвертого дня во внутреннем дворике флигеля сидело трое охранников. Двое, постарше, пили вино, а один, помоложе, пришивал, навощив нитку, к форменной шапке самшитовые колечки от колдовства. Толковали о том, что яшмовый араван лежит грустый, как копченый поросенок, и ничего не делает.

– Дурак наш хозяин, – сказал один из стражников. – У нас в деревне на триста дворов сорок богачей. Разве хоть один разбогател через книги?

– А как?

– Очень просто. Надо незаметно обрезать пуговицу с платья чиновника и зарыть ее в полночь на перекрестке с некоторыми подробностями. Через неделю вырыть. Пуговицы уже не будет, будет яичко. Это яичко надо носить подмышкой три месяца. Из яичка вылупится бес: он-то и будет доставать деньги.

Стражник покачал головой, попил через соломинку вино.

– Дурак Сият-Даш, – продолжил он. – Трех алхимиков удавил, четвертого привел. Ведь этот четвертый действительно воскресший араван Арфарра, он сразу узнает, что с теми тремя случилось. Представляете, что он сделает с нами и с управой?

– Сейчас по провинции, – высказался молодой стражник, – ездит господин Шаваш, от первого министра. Почему бы не донести ему о том, что наш хозяин силой удерживает праведника? Сдается мне, что лучше б он об этом проведал от нас, чем помимо нас.

И все три стражника некоторое время тянули вино. Наконец старший стражник вздохнул и сказал:

– Ладно, если пошли такие разговоры, придется все объяснить. Это затея не хозяина, а самого наместника Ханалая. Тот вбил себе в голову, что в храме Шакуника все могли. Золото – это так, для проверки. А на самом деле наместнику нужно огненное зелье шакуников, которым по слову Арфарры уничтожило варварский город Ламассу, и от которого погибли их храмы.

Тут стражники опять стали пить вино и рассказывать друг другу всякие страсти, а через некоторое время пришла смена.

Стражники отвлеклись. Из-за циновки, завесившей вход во дворик, выскользнула тень – Бьернссон. Он пошел потолковать со стражей и вот – все слышал. Бьернссон прошел в большую комнату, вытер пот со лба, зажег масляную лампу, внимательно оглядел ряды реторт и химикалий. Да, отменная коллекция. «Ай да молодец простой человек наместник, – подумал Бьернссон, – ведь среди чиновников принято смеяться басням о храме. А простой человек всегда прав, как указывал государь Иршахчан». Вот тебе и неожиданное следствие – иметь разбойника в наместниках.

Свен Бьернссон хватил об пол скляночкой с едким натром, склянка пискнула, яшмовый араван прибил ее каблуком и заорал на нездешнем языке: «Ну ладно, господин наместник, ты у меня получишь алхимию! Такую алхимию получишь: с драконами и фейерверками, с голубыми мечами и огенными цепами!»

* * *

Минуло пять дней с той поры, как Киссур выскочил от Архизы в окошко. Киссур шел по серединной площади. Он любил это место: пруд, круглый, как небесное око, столбы для указов и столбы для жалоб, – два столба, на которых покоится государство, каменная статуя с головой мангусты. Если вообразить себя на месте статуи, то увидишь все четверо ворот Верхнего города, и так не только в этом городе, но и любом другом. Киссур часто воображал себя на месте статуи. Вдруг кто-то хлопнул Киссура по плечу:

– Вот твои сорок «единорогов»!

Киссур обернулся – Нахира! Пошли в харчевню. Служанка подала вино и закуску, нарезала толстыми ломтями мясо. Нахира спросил у Киссура, что он думает о происходящем в стране.

– Думаю, – ответил Киссур, – что небеса скоро опрокинутся на землю. Люди бросают земледелие и устремляются туда, где торговля. У немногих богачей шелка и кружева гниют в амбарах, они откупаются от налогов взятками, и всю тяжесть налогов несут бедняки. Богачи становятся господами, бедняки становятся нищими, и вместе с бедняками нищает государство. Поистине страсть к стяжательству подобна камню, который привязан к шее государcтва, дабы утопить его! Разве можно вести дела так, как первый министр! Неужели нет никого, кто раскрыл бы государю глаза на происходящее!