Одного не учел наглец – на сей раз Ратмира забыли привязать к столбу. Пес мотнул башкой, сбрасывая намордник, и, рванувшись, почувствовал, как без сопротивления разжимаются пальцы, придерживавшие его за ошейник. Это было равнозначно команде «Фас!». Поднять руку на стаю? На иерархию? На стройное собачье мироздание, только что явившееся Ратмиру? Разум вскипал от этой мысли.

Чтобы покрыть расстояние до круглой, обведенной перилами проруби в полу, бронзовому призеру «Кино-кефала» хватило четырех прыжков. В последнем он надеялся сомкнуть челюсти на запястье руки с булыжником, но не смог – старикашка начал медленно-медленно отводить ее для броска, и тактику пришлось менять на лету.

Мощные лапы ударили преступника в грудь, опрокинув спиной на балюстраду, после чего пес и человек с неправдоподобной медлительностью перевалились через ограждение. Сдвоенный глухой стук дал знать, что оба достигли нижнего уровня. Выбитая граната, лишившись отскочившего рычага, кувыркнулась в воздухе, затем упала на широкие перила – и закрутилась, помаленьку смещаясь к внутренней их кромке.

Все стояли в оцепенении, не пытаясь даже укрыться за колоннами, и завороженно смотрели на вращающуюся лимонку. На первом этаже слышались тревожные крики охранников. На втором – ни звука. Лишь постукивание и шорох гибельной рулетки, отдаленно похожие на последнее предупреждение гремучей змеи.

Секунда… Две… Две с половиной…

– Она учебная… – жалобно произнес кто-то.

Коснувшись наконец края перил, граната сорвалась в вестибюль, где, судя по рычанию и воплям, отважный пес продолжал борьбу с террористом, – и тут отчаянно, словно бы в предсмертной тоске заголосил маленький Боб из «Сусловского сусла». А спустя мгновение что-то оглушительно лопнуло с хрустом, пол вздрогнул. Из круглого обведенного балюстрадой жерла, дробя аллегорическую лепнину, в потолок хлестнули осколки.

Минуло семь лет.

Легкий весенний ветерок шевелил водяные заросли фонтана и по-щенячьи трепал прилепленный к чугунному стволу фонаря обрывок объявления: «Возьму в добрые руки…»

С верхней площадки лестницы, откуда четырьмя каскадами ступеней Центральная набережная ниспадала в Сусла-реку, разлив был особенно красив. Но миловидная нудипедалка с белой ушастой розой в руке стояла спиной к вешним водам и, глядя на парящее над фонтаном изваяние, терпеливо ждала, когда схлынет толпа иностранных туристов, окруживших скульптуру.

Мимо женщины в направлении свободной скамейки неспешно проследовали двое отставников. Один из них, большой, кудлатый, нес под мышкой доску для игры в нарды. Второй, тщедушный, с жесткими, высоко вздернутыми бровками и торчащей из кармана газетой, шел налегке. Оба, не удостоив вниманием привлекательную обнаженную особу, хмуро покосились на группу у фонтана.

Нудипедалка с некоторой завистью посмотрела им вслед. Для любителей обнаженки парковые лавки, увы, под запретом. Чуть присядешь – брусья тут же и оттиснутся…

Говорят, что Париж весною особенно прекрасен. Суслов весною тоже неплох. Обласканная майским солнцем Центральная набережная радовала глаз. Поцокивали пластиковые налапники выгуливаемых псов. Над новенькой, не запыленной еще зеленью крон золотился шпиль вокзала да мерцал вдалеке синеватым стеклом небоскреб концерна «Киник».

Оккупировав пустую скамью, отставники раскрыли доску и принялись расставлять шашки. Вскоре покатился, посыпался дробный стук игральных костей.

– А я тебе говорю: не видел он ее… – продолжая какой-то давний спор, проклокотал кудлатый.

– Да брось ты – не видел! – нервно возразил его тщедушный партнер, встряхивая в свою очередь пластмассовый стаканчик с костями. – Это таксы слеподырые – на тридцати метрах хозяина от чужака не отличат! А там до балюстрады шагов семь было…

Он выбросил кости, но, судя по выражению лица, неудачно.

– Таксы! – презрительно сказал кудлатый, отбирая кубики и стаканчик. – Что ты мне про такс?.. Вот ты сам! Ты понял, что это граната?

– Понял…

– И я понял. А он – нет. Совсем собакой стал… Говорил я ему…

Оба, прервав игру, посмотрели на монумент.

Неожиданно среди выгуливающих возникла тихая паника: все, не сговариваясь, подхватили своих питомцев за ошейники и устремились кто куда. Затем из тенистой аллеи показалась пожилая черно-белая монахиня с дряхлым шар-пеем на поводке. Вид у шар-пея был не драчливый – напротив, грустный и озадаченный. Тем не менее, пока эти двое пересекали бульвар, ни одна собака к ним так и не приблизилась.

– Франциска повели! – оживившись, сообщил тщедушный. – Я о нем вчера в «Парфорсе» читал. Представляешь, оказывается, из-за него на Лорда Байрона в суд подавать хотели: дескать, зачем натаскал? – Усмехнулся язвительно. – Идиоты! Заплатили – вот и натаскал! А статья называлась, ты не поверишь, «Идеологическая чумка»…

Но кудлатый не слышал – по-прежнему скорбно и угрюмо смотрел он на изваяние, рассеянно оглаживая кончиками пальцев неглубокую вертикальную бороздку, делящую пополам широкий выпуклый лоб.

– Медаль получил… зарплату прибавили… – горестно молвил он. – Так вроде всё удачно складывалось…

Тщедушный беспомощно вздернул жесткие седеющие бровки и судорожно вздохнул.

Вдали громыхнуло. Грозовых туч в небе не наблюдалось – стало быть, подала голос высотная недостроенная гостиница, имевшая привычку при малейшем ветерке возвещать о своем существовании листовым железом. А больше по нынешним временам громыхать было нечему. Исчерпав в затяжной войне с Лыцком все ресурсы, Америка капитулировала еще год назад…

Кто-то остановился перед скамейкой. Тоже с виду отставник – рослый, длинномордый, с седеющей рыжей гривкой.

– Играем? – заискивающе полюбопытствовал он. Двое окинули его неприязненным взглядом.

– Играем, играем… – проворчал кудлатый, встряхивая гремучий стаканчик.

Подошедший помялся.

– Ну… я пойду тогда… – неуверенно сказал он, словно бы спрашивая разрешения.

Ответа не последовало – и длинномордый счел за лучшее удалиться.

– Башку этому Дарвину купировать! – кровожадно буркнул кудлатый. – Естественный отбор! Лучшие –гибнут, мерзавцы – живут… Естественно, да?

– И неплохо живут… – уныло присовокупил тщедушный. – Знаешь, чем он теперь занимается? Туристам за деньги шрам показывает.

– Какой шрам?

– Какой-какой! От зубов…

Тем временем, обнюхав и сфотографировав что можно, иностранцы двинули сворой к лестнице – любоваться разливом. Заждавшаяся нудипедалка обошла встречную толпу и направилась к фонтану. Ее проводили взглядами. Впрочем, не все.

– Мода! – обиженно доказывал кто-то с сильным нижегородским акцентом. – Просто мода… Раньше, бывало, только и слышишь: Япония, Япония! Айкидо, бусидо! А теперь как с цепи сорвались: Суслов, Суслов! У нас вон в Нижнем бойцовую арену на тысячу посадочных мест сдали – шутка? Теперь борзодром строят! И еще большое кольцо – для норных…