Но оба они вели себя вполне сдержанно. Однако через пару дней она увидела, что Женевьева и Пикассо злобно глядят друг на друга, готовые сцепиться.

— Франсуаза, мне нужно срочно поговорить с тобой наедине, — выпалила Женевьева.

— Нет, говорить буду я, — сказал Пикассо.

Еще не понимая, о чем может пойти речь, Франсуаза объявила Пикассо, что поговорит с ним потом, а пока же выслушает Женевьеву.

— Как ты можешь терпеть это чудовище! — гневно воскликнула та, когда они остались одни.

— Почему чудовище? — удивилась Франсуаза.

— Да потому, что не успели мы проводить тебя, как он повел меня к себе в дом. Сперва сказал — с совершенно серьезным видом, что даст мне урок рисования, а потом вдруг заявил: «Я воспользуюсь отсутствием Франсуазы и тобой». Я ответила, что у него ничего не выйдет. Тогда он усадил меня на кровать и добавил: «Более того, сделаю ребенка. Это как раз то, что тебе нужно». Нет, ну ты себе представляешь?

— Представляю.

— Ты что, мне не веришь? — удивилась подобной реакции подруга.

— Верю, но не стоит так волноваться. Если бы ты посмеялась над всем этим, все стало бы гораздо проще.

— Может, у тебя это и получилось бы, — заявила Женевьева, — но я, к сожалению, смеяться в подобных ситуациях не умею.

После этого она битый час убеждала Франсуазу, что единственным достойным способом спасти свою душу для нее было бы уехать завтра же вместе с ней в Монпелье.

— К тому же, — заверила она, — твоя рука заживет гораздо быстрее в спокойной атмосфере дома моих родителей, чем в обществе такого монстра, как этот твой Пабло.

На этом их разговор завершился, и Франсуаза направилась к Пикассо. К ее возвращению, как она и ожидала, он совершенно успокоился.

— Представляю, сколько всего навыдумывала эта дурочка, — засмеялся он.

На это Франсуаза сказала, что знает Женевьеву много лет и верит каждому ее слову. И что завтра утром она уезжает вместе с ней в Монпелье.

Пикассо нахмурился.

— Как ты можешь верить девице, которая пыталась соблазнить меня за твоей спиной? Как ты вообще можешь иметь в подругах такую дрянь? Не представляю. Но оставить меня и уехать с ней… Ты действительно так поступишь? Это невероятно, и тут можно сделать только один вывод: между вами существуют какие-то противоестественные отношения.

В ответ на это Франсуаза воспользовалась своим же советом Женевьеве и рассмеялась ему прямо в лицо.

Пикассо немного успокоился и спросил:

— Надолго собираешься уехать?

— Я собираюсь уехать, и точка.

Пикассо вдруг помрачнел и закрыл лицо руками.

— Собираешься бросить меня? А знаешь, мне осталось не так уж много лет жизни, и ты не вправе отнимать у меня оставшуюся крупицу счастья.

И все же она нашла в себе силы уйти от него.

* * *

Рассказывая об этом, биограф Пикассо Карлос Рохас ни словом не упоминает историю с Женевьевой. Он пишет:

«Франсуаза не принесла Пикассо счастья: отношения с ней оказались более бурными, чем с какой-либо другой из его женщин. Через несколько месяцев, когда они проводили лето в Воклюзе, в том самом доме, который художник отдал Доре Маар, дело дошло до того, что Франсуаза решила покинуть Пикассо. Причин тому было немало: дом, где они жили, принадлежал Доре, и все напоминало о ней, от Марии-Терезы Вальтер Пикассо постоянно получал пылкие любовные письма, которые с удовольствием читал вслух, не обращая внимания на то, как это неприятно Франсуазе. К тому же она панически боялась скорпионов, которых было так много в тех местах, что не проходило и дня без сообщения о новой жертве их укусов. Удивительно, но Пикассо, такому суеверному и боязливому, даже нравилась близость этих насекомых, которых он отождествлял с собой: ведь это его знак зодиака, знак, под которым рождаются люди осторожные, страстные и внутренне сильные».

Вот даже как! Оказывается, все дело было в письмах Марии-Терезы Вальтер и в каких-то там скорпионах!

Но как бы то ни было, Франсуаза Жило пешком ушла из дома Пикассо. А потом, как и следовало ожидать, Пикассо — за рулем был его шофер — быстро нагнал ее на полупустынном шоссе. Тут же, у дороги, между любовниками произошло бурное и долгое объяснение, и она сдалась, побежденная доводом, который в устах любого другого человека звучал бы странно.

— В подобных случаях никогда не слушай голос рассудка. Он лишит тебя самых глубоких чувств. Тебе нужен ребенок, который вернул бы тебя к твоему естеству и помог бы принять окружающий мир.

Анализируя эти слова Пикассо, Карлос Рохас вновь делает полюбившийся ему вывод:

«Другими словами, Пикассо, которому недалеко до семидесяти, хочет возвысить Франсуазу до звания матери, поднять ее на ту же ступень, на которой находятся донья Мария, Ольга и Мария-Тереза. Возможно, теперь, когда твердость характера возлюбленной очевидна, художник бессознательно ищет способ сильнее связать себя с Франсуазой, у которой его предложение не встречает никаких возражений: она говорит, что для молодой женщины материнство есть вопрос лишь свободного выбора».

Что еще сказал ей Пикассо, точно неизвестно, но их разговор на полупустынном шоссе продолжался по меньшей мере час. Но она решила не уходить от него и на следующий день рассказала об этом Женевьеве.

— Ты движешься к катастрофе, — с горечью сказала та.

— Возможно, ты и права, подруга, но такого рода катастрофы я избегать не хочу.

После этого Женевьева вернулась к себе в Монпелье, а Франсуаза — к Пикассо.

* * *

А уже осенью 1946 года Франсуаза Жило поняла, что забеременела.

Ребенок — мальчик родился без осложнений 15 мая 1947 года. Пикассо хотел дать ему свое имя, но поскольку его первого сына назвали Пауло (франц. — Поль), Франсуаза сочла, что нужно подобрать что-то другое. Далее она вспомнила, что учителя знаменитого художника Антуана Ватто звали Клод Жилло. Он тоже был известным художником, у него была похожая фамилия, и он часто изображал на своих полотнах паяцев, как и сам Пикассо, а посему ребенка тоже назвали Клодом.

Глава восемнадцатая