конечно дико извиняюсь, — вежливо спросил я, — но откуда вы знаете, куда нам ехать?

При моих словах насторожился и тренер, уже не так гневно на меня смотря.

— Иван, убери своё оружие, я просто хочу поговорить, — мирно ответил старый армянин, следя за дорогой.

Под взглядом Кузнецова я убрал явару, отклонившись назад на сиденье.

— Для начала хотел бы представиться, меня зовут Вазген, — спокойно продолжил он.

Фронтовик представился, правда тоже без фамилии, а судя по продолжению разговора, водителя имена Вари и Димы не интересовали вовсе.

— Было бы хорошо, если бы вы успокоили своих московских товарищей, — продолжил тот, — зачем поднимать суету, если мы можем сами тут всё порешать на месте?

— И вы сможете остановить нападения на спортсменов? — удивился тренер.

Я же уже понял, что это видимо местный авторитет, если так складно говорит, да ещё и уверенно.

— Думаю мы сможем уладить разногласия, — он кивнул головой, — давайте я довезу вас, и через полчаса вернусь со своими знакомыми, и мы поговорим.

Тут он посмотрел в зеркале на меня.

— Согласен?

— Поговорим, — подтвердил я.

Прибыв к общежитию, где стояла большая толпа разгневанных взрослых жителей, едва удерживаемая милицией, которая при виде меня, едва не кинулась в драку. Только короткий окрик нашего водителя заставил их отступить, и разойтись, но все с ненавистью на меня смотрели.

Сгрузив два едва шевелящихся от усталости тела в комнату, мы под взволнованными взглядами девчонок-легкоатлетов пошли с Кузнецовым вниз. К нам подошли почти все наши парни, собираясь помочь, но мы попросили быть их просто начеку, поскольку собирались только поговорить.

Так что, когда «Волга» вернулась, с тремя в возрасте мужчинами, мы с тренером пошли к ним, а парни вышли на крыльцо и закурили. Нам предложили прогуляться чуть дальше, чтобы не было слышно разговора, и мы отошли ещё на десяток шагов. Остановившись, встали друг напротив друга. Все трое внимательно оглядели меня, замечая мой рост и силу, а также сжатые в кулаках палочки КСН-1.

— Не мог бы ты показать, своё оружие? — спросил тот, что назвался Вазгеном, — шпана говорит, что-то ужасное и причиняющее дикую боль.

Я поднял руку до груди и перевернув кулак, показал ладонь. С моего разрешения он взял палочку и с двумя другими армянами осмотрел её, подняв на меня недоумённый взгляд.

— И это всё? Такая маленькая?

— Могу продемонстрировать её действие на ком-то из вас, — я пожал плечами.

Они все трое улыбнулись.

— Благодарим, но мы откажемся, слишком большая честь.

— О чём вы хотите поговорить, — Сергей Ильич был настроен решительно, было видно, что у фронтовика всё кипит внутри и только безопасность спортсменов, за которых он был ответственный, заставляла проявлять его сдержанность.

— Наше предложение такое, больше никто не тронет спортсменов, но и они не будут ходить по городу. Сидите в общежитии, еду вам привозят, не нужно просто нигде ходить, — предложил один из них.

— Я у себя в стране! — Кузнецова начало потряхивать от таких слов, — пока я на фронте кровь проливал, такие как вы устроили тут из советского города не понять, что! Всех согнать и в лагеря отправить надо, а не договариваться!

Лица воров сразу поскучнели.

— Сергей Ильич, — я положил руку на плечо тренеру, — я понимаю ваш гнев, сам испытываю схожие чувства, но через пять дней соревнования.

Он плюнул на землю и отошёл сам без моей просьбы к курящим парням, взял у одного из них папиросу.

— В общем, правила будете устанавливать не вы, — повернулся я к ним уже с лёгкой улыбкой, что их моментально насторожило, — и будут они такими.

— Мы будем гулять где хотим, смотреть город и его достопримечательности, а вы дадите приказ всей этой мелкой местной шалупони, корчащей из себя криминальных сицилийских боссов, забиться в ужасе под лавки и не отсвечивать всё то время, пока идут соревнования. Как вам такое моё предложение?

— А что будет, если мы не согласимся? — спокойно ответил один из взрослых.

— Я конечно не гадалка, но могу сделать предположение, — задумался я, — может внезапно завестись народный мститель, который будет ходить поздними вечерами по городу и калечить всю встреченную на своём пути шпану, и так до тех пор, пока они сами будут бояться высунуть нос из подъездов. А тем временем, очень расстроенные люди из Москвы, с которыми я знаком, пришлют сюда людей, которым наверняка может не понравиться, во что превратился советский город и уж что последует за этим даже я затрудняюсь сказать.

Они задумались, было видно, что они не понимают, откуда во мне эта безграничная наглость так с ними разговаривать. Так они не привыкли, чтобы с ними говорили. А я всего лишь вёл себя, как однажды показал мне один бандит из спортсменов, которые отжимали бизнесы у воров в лихие 90-е, а потом он, видя куда всё идёт, включил голову и закончил с криминалом, став, как и я депутатом.

— «Никита, забей ты на эти все их правила и понятия, если ты начнёшь с ними говорить на их языке, ты проиграешь, в этом они точно сильнее», — говорил он, — действуй нагло, стреляй, бей так чтобы они уже не встали, а прийти с цветами в больничку или на кладбище и извиниться, ты всегда сможешь, поскольку останешься жив».

Так что, я просто следовал его совету, хотя надо признать, что сила за нашими спинами всё же была. Если товарищ Белый и правда пообещал разобраться, значит в город могут приехать его волкодавы и тут уже спокойная жизнь для всех может закончиться, и все это прекрасно понимали.

— С одним условием, чтобы ваши парни, не подходили к нашим девушкам, — наконец Вазген повернулся ко мне.

— А ваши, к нашим, — не колеблясь ни секунды, моментально ответил я.

— Замётано, — трое протянули мне руки, которые я пожал.

— Где ты так научился драться? — неожиданно спросил меня один из них, показывая на мои палочки в руках, — мы никогда не видели ничего подобного.

— То тут, то там, — я пожал плечами, — хотя наверно больше всё же там.

Они переглянулись и попрощались, я сделал то же самое, возвращаясь к уже успокоившемуся Кузнецову и парням.

— В общем так, никто никого больше не тронет, но к девушкам местным не подходим. Кто решит это сделать, мир праху его.

— А к нашим они будут подходить? — спросил кто-то угрюмо.

— Нет, поэтому каждый будет заниматься своими делами, мы тренироваться, они делать вид, что нас тут нет. Так