– Не наше бабье дело поместья верстать, – отрезала княгиня Черкасская. – На то есть Поместный приказ, а в нем боярин и дьяк. Пусть им бьют челом и не обессудят, если получат ответ, что на всяких троюродных зятьев поместий не наберешься.

– Кто давеча говорил, что у великого государя всего довольно? – ехидно спросила матушка. – Для ближних людей жалеть не приходится, а разве родня государя не самые ближние люди?

Ого! Мать показала зубы! Откуда что берется? Марья глянула на нее с удивлением, а бабушка с восхищением! Не пристало матери царской невесты вести себя бедной дворянкой. Ничего! Пообвыкнет в царских палатах и начнет покрикивать на знатных боярынь. А как иначе? Сыграют царскую свадьбу, наденет Марья-Анастасия на свою голову кику, как мужняя жена, а в той кике сидит счастье и богатство для всех Хлоповых и Желябужских, для всей их близкой и дальней родни.

– Последняя челобитная, – доложила казначея. – Вдова служилого человека Ивашки Зайцева бьет челом великой государыне. Скитается она с малыми детьми по чужим дворам. Муж ее помер от ран, полученных в осадном сидении. Поместье отняли, потому что старший сын годами не вышел, мал еще. Отец же служил честно и верно, вору крест не целовал…

– Ишь нашла чем бахвалиться! – возмутилась княгиня Мстиславская. – Не в укор ли великим боярам, которых заставили присягать Самозванцу? Крест он не целовал! Кому надобно целование худородного человечишки? Пусть на паперть идет просить милостыню.

– Дайте ей полтину, как другим, – распорядилась Марья.

– Государыня Анастасия Ивановна! Прости меня, нерадивую рабу. На сегодня денег не осталось, всю казну раздали монастырям и святым храмам, – сообщила казначея.

– Она же с детьми! Сколько можно послать в подарок?

– Алтын можно пожаловать, – уступила казначея.

– Хоть алтын пошлите.

Одна из боярынь тихо ойкнула:

– Совсем запамятовали про юродивого старца Пафнутия!

– Ох, забыли, забыли! Грех какой! – запричитали несколько голосов. – Третий год лежит расслабленный у Константиновских ворот. Ни руки, ни ноги поднять не может, ходит, прости Господи, под себя.

– Прорицает? – расспрашивали другие старухи.

– Нет, гласа лишен, мычит только невнятно. Божий человек! Дать ему полтину. Чай найдется на богоугодное дело?

– Из завтрашних пошлем, – пообещала казначея.

Приезжие боярыни встали, степенно поклонились до земли и попятились к выходу из Золотой палаты, не дерзая оборачиваться спиной к великой государыне. Обрадовавшись, что скучное сидение с боярынями закончилось, Марья вскочила с царского места и тут же осеклась под недоуменными взглядами комнатных дворянок. Обратно в жилые покои прошествовали тем же порядком, и стольники опять держали персидскую камку вдоль прохода государыни.

В сенях светлого чердака государыню ожидали белые швеи. Они принесли льняное полотно, сотканное в царских хамовных слободах. Все, кто был в сенях, от верхних боярынь до комнатных девок, подались вперед и принялись щупать льняную ткань. Поднялся громкий спор, какое полотно доброе, а какое не годится для белой казны. В основном спорили старухи, из молодых девиц только Машка Милютина не преминула вставить свое задорное суждение.

Машка, как только попала в ближние боярышни, объяснила государыне, что за белой казной нужен глаз да глаз. Царицыны сорочки носят на реку через особые Портомойные ворота в кремлевской стене. Бабы-портомойни стирают белье на плоту в чистейших водах Москвы-реки, а потом бережно сушат на ветру в портомойной избе с решетчатой стеной. Не дай Бог обнаружится прореха на сорочке. Тогда всех портомоен возьмут к пытке и учинят строжайший розыск. Марья недоуменно слушала боярышню. Зачем розыск? Дать бабам иглу – мигом зашьют. Милюкова замахала руками.

– Государыня, не в дырке беда! Будут разыскивать, не случилось ли злой ворожбы. Не втыкал ли кто в сорочку колдовской камень под названием чертов палец? Не зашили ли в подол щепотку соколиной соли, дабы нанести вред государыне? Ежели прореха на груди, то не призывали ли болезнь на сердце? Ежели на животе, то не ворожили ли, чтобы государыня была бесплодной?

– Зачем на меня ворожить?

– Неужто государыня не ведает, что у нее много врагов? Хотят извести и подсунуть великому государю новую невесту.

После белых швей наступил черед златошвейных мастериц. Они ожидали государыню в светелке. Верховые боярыни рассматривали рисунки, приготовленные для новых вышивок. Дело нешуточное – готовили приданое и свадебные подарки государю. Обычай требовал, чтобы сама царица подавала пример златошвеям. Марья и девицы-боярышни уселись вместе с мастерицами. Марья низала драгоценные каменья для ворота на государевой сорочке, а старухи расселись по скамьям, приглядывая за молодежью. Поначалу работа полностью овладела вниманием Марьи. Но прошел час, и кропотливая работа надоела. Она подняла голову и увидела, что Машка Милюкова только делает вид, что нанизывает жемчужины. Девочка-сиротинка, две дуры-шутихи и калмычка прилежно трудились. Царица вновь принялась за рукоделье. Хорошо хоть к обедне не зовут! Женщинам, в отличие от мужчин, ходить к обедне считалось необязательным. Недаром говорилось: «Не до обедни, коли много обрядни». Одна из матерых старух завела заунывную песню, которую подхватили все обитательницы терема. Марья тоже запела, чтобы не уснуть за вышиванием.

К полудню начали слезиться глаза, жемчужины выскальзывали из пальцев. Все устали, даже пение стало нестройным и часто прерывалось громкими зевками. Наконец появилась боярыня кравчая и низко поклонилась:

– Государыня, пожалуйте к трапезе.

Верховые боярыни тотчас же поднялись с лавок, взяли царицу под руки и повели ее в столовую избу.

Для молодой царицы накрыли отдельно, даже матери и бабушке не положено было сидеть за одним столом с ней. Рядом со столом государыни встала боярыня кравчая. У поставца, уставленного чеканной серебряной посудой, заняли места две путные ключницы. Дали знак столовым людям, после чего в палату вошли стольники с блюдами. На одних блюдах покоились смесные калачи и тестяные шишки, испеченные в печах на Житном дворе. Другие были уставлены мисками с кислой капустой, свеклой с уксусом, горохом битым, тертым, цеженым и другими яствами.

В старинных ендовах и в кувшинах с круглыми боками вносили меды, коими так восхищались иноземные гости, побывавшие в Московском государстве. Мед пресный, белый, красный, мед обарный, мед боярский, мед ягодный. Марья сама готовила в Коломне ставленый мед. Дело нехитрое. Приготовлялся наподобие кваса, только с дрожжами или хмелем. Когда в саду поспевали ягоды, Марья собирала малину, смородину или вишню, заливала ягоды отварной водой, давала настояться, потом добавляла чистого меда по кружке на две или три кружки воды, потом бросала корки хлеба и хмеля. Важно было не упустить, когда мед начинал вскисать. Тогда надо было скорее выуживать корки, чтобы мед не принял хлебного вкуса. Мед оставляли в теплом месте дней на пять, а потом разливали в бочонки, крепко смолили и ставили в погреб. Ставленый мед был до того крепок, что сшибал с ног. Впрочем, отец и дядя предпочитали двойное вино, пьянившее надежнее всякого меда. Ставленым медом они баловались с жесточайшего похмелья, когда не оставалось денег даже на простое, не говоря уже о двойном вине.