ведь дома в это время я давно бы сладко спал и видел детские сны. Вдруг услышал какой-то отдалённый шум, с нарастанием которого я стал различать цоканье копыт лошади и увидел надвигающуюся на меня громадину. В этот момент я потерял сознание и не помнил, что произошло в дальнейшем.

Мама Малка, Матвей, 1924г.

Мама Малка, папа Зельман, Самуил-Моня, Матвей, 1927г.

Наша большая семья, Каган, Бухара, 1927 г.

Первый ряд: Дядя Володя, Яков, Бабушка Эстер, Сэм, дядя Мойсей

Второй ряд: тётя Роза, Мама Малка, Моня, папа Зельман, тётя Фаня.

Последствия были чрезвычайно серьёзные: я потерял способность говорить и она восстановилась лишь спустя год, но одновременно практически полностью утратил язык идиш, на котором свободно говорил. Русским я ещё не владел. Были и другие последствия физиологического порядка, но на них останавливаться не буду. Лишь спустя много времени, когда я начал говорить по-русски, мои родители рассказали мне, что же в действительности произошло. Услышанный мною цокот принадлежал лошади, запряженной в фаэтон. Фаэтоны, запряженные одной лошадью или двумя, управляемые извозчиками, исполняли функции такси и работали круглосуточно, перевозя пассажиров между Каганом и Бухарой. Каган был крупной узловой железнодорожной станцией, через которую проходили дальние и местные пассажирские поезда, в том числе крайне редкие в Бухару. Той поздней ночью фаэтон вёз из Кагана в Бухару по брусчатой дороге начальника МТС (машино тракторная станция), с которой наш двор имел общий забор. Он знал моего папу и, очевидно, видел и меня. На моё счастье ни он, ни извозчик не дремали и, увидев лежащего на дороге ребёнка, мой спаситель, да будет благословенна его память, поднял меня и повёз в Бухару. Кажется, он вспомнил меня. Если бы не он, мой добрый спаситель, я мог стать лёгкой добычей хищных животных, расплодившихся в нашем районе. Не только последнее могло бы быть реальной угрозой моей жизни. По словам моего спасителя, который позже поделился с моими родителями, извозчик будучи бездетным, умолял его отдать меня ему. У меня была перспектива в будущем стать муллой или имамом. Но мой спаситель категорически отверг эту просьбу, ссылаясь на то, что ребёнок, которого он держит в руках, сын его хорошего знакомого. Он был потрясён и не понимал каким образом я оказался здесь. По каким-то личным соображениям он не мог вернуться в Каган. Кроме того, наверное, я прошёл больше половины пути, находясь ближе к Бухаре. Он вспомнил, что на стоянке, где располагались днём и ночью экипажи, круглосуточно работает небольшой киоск, который принадлежит еврейской семье. Именно туда он и доставил меня, полагая, что они незамедлительно свяжутся с нашими родственниками, живущими в Бухаре. Так и случилось. Я не знаю, каким образом информация обо мне дошла до моих родителей, которые находились в ужасно подавленном состоянии и ничего не могли предпринять до утра. Глубокой ночью родители получили сообщение, что я найден живым и нахожусь у тёти Фани.

Здесь я хотел бы посвятить несколько строк тёте Фане и её семье. Тётя Фаня была родной старшей сестрой моей мамы. Муж тёти, Мойсей, был высококвали-фицированным шорником, изготавливал и ремонтировал сбруи. Семья обосновалась в Бухаре, потому что большинство клиентов дяди Мойсея находились именно в этом городе. Позже, когда потребность в извозчиках постепенно падала в связи с введением автобусных маршрутов, семья тёти Фани переехала в город Каган. Мой папа устроил дядю Мойсея шорником на хлопкоочистительный завод. На этот раз дядя ремонтировал ременные привода различных станков. Кроме того, он облагораживал кабины посту-пающих новых грузовиков ЗИС. При этом дизайны кабин отличались друг от друга. Тётя Фаня и дядя Мойсей имели двух сыновей: Якова и Самуила (Сэм). Моего младшего братика также звали Самуил, но в нашей семье его ласково звали Моня. Я по сей день поддерживаю связь с Сэмом, живущим в Германии. Возвращаюсь к моей одиссее. Ночью папа выехал на автомобиле в Бухару и утром привёз меня домой. Я был без сознания, и прошло много, много дней, прежде, чем оно вернулось. Но говорить я не мог, я был нем. К переживаниям, которые испытывали родители прибавились страхи из-за моего состояния. Но как уверяют знатоки человеческих душ, время лечит. Спустя год я вернулся к нормальному развитию, восприятию реальности и в короткий срок освоил русский. С тех пор прошло почти 90 лет. С высоты этого времени, описанные события (а их, смертельно опасных, было много, например, встреча с крайне агрессивной и ядовитой змеёй-гюрзой, которая могла бы поставить точку в моём замечательном детстве) смотрятся иначе. Мой поход в Бухару некоторые жители Кагана сочли героическим, но думаю, что ни один родитель не пожелал бы своим детям повторить мой «подвиг». Он дорого обошёлся мне и моим родителям.

Я на всю жизнь запомнил все детали этого события до момента наступления беспа-мятства: оно всплыло и зафиксировалось в моей маленькой голове, когда я вернулся к реальности. Спустя много лет я осознал весь ужас происшедшего: до сих пор я испытываю нервный трепет, когда мысленно возвращаюсь к началу моей жизни. В семье мы крайне редко обсуждали эту тему, которая таилась в сердцах родителей в виде незажившихся ран. Я нежно и беззаветно любил своих родителей и сам никогда не был инициатором обсуждения этой истории. Единственное, что я могу добавить, это то, что судьба была ко мне исключительно милостива, за что я ей благодарен. Она спасала меня по меньшей мере в шести опасных для жизни случаях. Первые три, о которых я рассказал, произошли в период, когда мне было от трёх с половинной до одиннадцати лет. Щадя нервы моих читателей, я сознательно опускаю описания четвёртого опаснейшего эпизода, который оставил шрам на моей ноге. Это результат смеси детской бравады и глупости. Несомненно, все они отразились на моём характере. К одиннадцати годам я понял, что жизнь даётся один раз и нужно её беречь: по возможности, избегать опасные авантюры, обдумывать свои действия и предвидеть их последствия. Конечно, это не значит, что соблюдение подобных правил гарантируют безопасность во всех случаях. Но они повышают вероятность сохранение жизни в экстремальных ситуациях. Могу заверить, что события, связанные с риском для жизни, которые произошли со мной в раннем детстве, действительно повлияли на мой характер. Я не трус, в меру обидчив, но не мстителен, не завистлив, ценю человеческие отношения, не боюсь вступать в дискуссию со своими оппонентами